Эдуард Лимонов - Палач

Уже достиг…

Оскар оглядел свою спальню. Майское солнце в этот момент выскользнуло из-за тучи и распласталось на одеяле Оскара. Оскар-Победитель сбросил газету на пол и лениво потянулся в постели. «Что же дальше?» — подумал он и поглядел на. огромный, на полстены, блоу-ап обложки «Риал Мэн», подаренный ему Джерри. Оскар-Палач, сжав скулы в гримасу силы и власти, посмотрел на Оскара Домашнего, закутанного по горло в одеяло. Май в этом году не был теплым, и из приоткрытого окна тянуло прохладой.

«В сущности, у тебя нет реальной власти, — вдруг признался Палачу Оскар Домашний. — Как ни сжимай туго челюсти, как ни смотри строго и безжалостно, что-то в тебе, брат, мешает быть настоящим повелителем женщин. Нечто мягкое и сентиментальное. Ты не стал повелителем Женевьев в свое время. И не стал ты повелителем Габриэл… Почему?»

— Короче, он меня раздражает, Габриэл. Скажи ему, чтоб он заткнулся. Прикажи ему не совать нос в наши с тобой отношения…

— Ты ревнуешь, Оскар… Ревнуешь! — Габриэл торжествующе посмотрела на Оскара. — Ты ревнуешь Яцека ко мне и Эстелле. — Судя по интонации, предположение нравилось Габриэл.

— Может быть… Я не очень уверен, что имя моему чувству «ревность», но что Яцек Гутор раздражает меня своей назойливостью, это правда.

— Оскар, но ведь это же так понятно… По стандартам Яцека, ты — зло. Но Яцек любит тебя. Я присутствовала при невероятной сцене, когда Яцек изорвал и истоптал ногами номер «Риал Мэн» с твоей фотографией на обложке. Потом опустился на стул и заплакал…

— Ох, как трогательно! Он психопат, Габриэл, неужели ты этого не понимаешь? И почему только я несу ответственность, только я — воплощенное зло для него? А ты? Почему он не обвиняет тебя в принадлежности ко злу?

Габриэл смутилась:

— Не знаю, может быть, он считает, что я невинная жертва. Не знаю, Оскар…

— Ты и есть «невинная жертва», — саркастически заметил Оскар. — Яцек — «невинное» святое существо тридцати пяти лет. Таракан. Эстелла — «невинная» девочка тринадцати лет. Девственница. Один Оскар — монстр.

— Ну, Оскар, перестань. — Габриэл встала с кресла, подошла к стоящему у окна Оскару и дотронулась до его плеча. — Оскар, милый, не сердись! Я не могу приказывать Яцеку что бы то ни было, так же как я не могу приказывать тебе…

— Выгони его, Габриэл! Пусть опять идет к урне с прахом вечнозеленого дерева на углу Пятой авеню и Пятьдесят четвертой улицы. — Оскар зло сбросил руку Габриэл со своего плеча.

— Я не могу уволить Яцека!.. — На сей раз голос Габриэл звучал сухо и по-деловому. — Эстелла успела привыкнуть к нему, они друзья, и показать Яцеку на дверь — значит травмировать девочку на всю жизнь.

— Ты хочешь травмировать меня на всю жизнь? — Оскар повернулся к Габриэл.

— Будем разумны, — вернулась Габриэл к прежнему теплому, дружественному голосу. — Я не совсем понимаю, почему ты так нервничаешь, Оскар. Наши с тобой отношения никак не связаны с Яцеком. Да, он почти стал для меня членом семьи, и поэтому нельзя отказать ему в праве иметь собственное мнение… Но не нужно обращать на него внимание… Ты дорог мне, Оскар, не меньше, чем дорога моя дочь. Давайте все жить в мире и сосуществовать…

Оскар неохотно позволил Габриэл обнять его и поцеловать несколько раз в шею, подумав про себя, что маленький ястреб прав. Как всегда. Нужно быть западным человеком и проводить четкие границы между вещами и ситуациями. Яцек Гутор учит вундеркинда Эстеллу русскому языку и проповедует любовь к жукам и тараканам. Оскар Худзински работает машиной, удовлетворяющей сексуальные потребности мамы Габриэл, и любви не проповедует. Вмешивать же польские настроения, польские обиды и польские ссоры в профессиональные отношения Яцека и Оскара с работодателем — Габриэл Крониадис — глупо и непрактично. Если Оскар это делает, значит, он все-таки поляк куда в большей степени, чем ему кажется. Значит, он, как ни старался, не очень далеко ушел от своих соотечественников.

Только с помощью пары крепких бессемянных джойнтов удалось в эту ночь Оскару заставить работать мышцы своего члена. И, трудясь над компактным, сухим и тугим телом эксплуататорши, Оскар в первый раз почувствовал к Габриэл что-то вроде классовой ненависти. Однако, когда Оскар попытался было вложить эту ненависть в удары плеткой, которыми он награждал бока и поджарый зад Габриэл Крониадис, она застонала: «Больно! Слишком больно!» — и Оскару пришлось ограничиться обычным, дозволенным Палачу удовольствием. Выместить зло на эксплуататорше Оскару удалось только тогда, когда он вставил в щель Габриэл почти обязательное в их развлечениях дилдо № 1.