— Здравствуйте, господа! Кофейком не побалуете? Что-то случилось с моей электроплиткой.
Пока бухгалтерша баловала старика кофейком, последовала целая серия вступлений сотрудников редакции на территорию. Нина Рогочинская («Наша красавица» — называл ее Моисей) заведовала в газете отделом подписки.
— Здравствуйте, господа! — Шелестение плаща. Сняв плащ, Рогочинская поместила крупное видное тело созревшей до отказа и начинающей перезревать большеротой брюнетки в металлическое кресло и хрипло выдохнула:
— Опять не выспалась! Голова болит, кошмаар!
— Хотите аспирину? — спросила бухгалтерша от своего стола.
Интересно, замечали ли они сами, что каждое утро повторяют одни и те же фразы: «Голова болит… Хотите аспирину?» Никогда не пришла Рогочинская в редакцию с ясной головой. Неужели она действительно упрямо и целеустремленно ведет бессонную ночную жизнь и никогда не высыпается? Или же считает хорошим тоном делать вид, что ведет такую жизнь? Порфирий (и как он умудряется все знать?) говорил мне, что Рогочинская соревнуется с младшей сестрой Татьяной. Татьяна будто бы отбила однажды у Рогочинской мужика, и с тех пор под внешне дружественными личными отношениями сестер пылают жаром страсти. Каждая хочет победить соперницу в секс-соревновании.
Господин Милеруд, пишущий под псевдонимом Ильин, — зонтик первым, затем рука с папкой и газетами, пиджак букле, очки — возникает в двери. Это благодаря повышению господина Ильина по служебной лестнице — он стал редактором — я попал в корректоры. Всезнающий Порфирий сообщил мне, что Милеруд был в прежней советской жизни сотрудником АПН и членом компартии. Может быть, именно по этой причине он на всякий случай чрезвычайно любезен со всеми, даже со мной.
— Хотите чашечку кофе? Очень интересную книжечку получил я вчера, хотите посмотреть, Эдуард?
Стучало теперь уже несколько пишущих машинок. К Соломону Захаровичу присоединилась Анна Зиновьевна. Она переводит новости из «Нью-Йорк Пост». Несколько раз в месяц случалось, что они, плохо организовавшись, переводили одну и ту же новость. Свежеприехавшая Анна Зиновьевна и всегда сидевший в редакции Соломон Захарович враждуют молча. Между ними идет, как между сестрами Рогочинскими, соревнование, но профессиональное. Кто лучше знает английский. Кто переводит быстрее.
— Hello, ladies and gentlemen! — Мясистый седовласый юноша Евгений Ванштэйн, наш завтипографией, вошел с пачкой, увы, корректуры в уже измазанных типографской краской руках. В отличие от других русскодельцев, Ванштэйн вставлял в речь английские фразы. Было ясно, что человек выше остальных и желает принадлежать к культуре страны, в которой издается газета.
— А где второй лодырь? — спросил меня Ванштэйн, указав на пустующий стул номер два у корректорского стола. — Как обычно, опаздывает?
Ванштэйн был владельцем части акций газеты и посему справедливо считал себя вправе покомандовать, когда мог. Я лично относился к нему иронически. Для меня он был технарем из провинциальной Польши, появившимся в Соединенных Штатах еще ребенком. Простой человек Ванштэйн. В юности я работал с такими на заводах и стройках Украины. Он был мне понятен, как яйцо, и посему у нас были неплохие отношения. К тому же, увидев однажды мою Елену — она пришла в редакцию за ключом от квартиры, — Ванштэйн проникся ко мне уважением. Механизм в его черепной коробке, очевидно, сработал таким образом, что результат сложился в приблизительно следующую фразу (я прочел ее в глазах Ванштэйна): «Раз этот парень в очках имеет такую женщину в постели, следовательно, он чего-то стоит. Он оказался за корректорским столом в нашей газете только потому, что свежеприехал».
— Сделай это сейчас. Моисей сказал, чтоб я поставил ее сегодня. — Ванштэйн положил оттиски на стол.
Я брезгливо поворошил бумаги, ища начало. «Колонка Редактора».
Ну что ж, творения «босса» интереснее произведений бывшего советского офицера Корякова, где антикоммунизм смешан с любовью к гастрономии, и уж, без сомнения, логичнее написанных в припадке белой горячки статей алкоголика Привалишина об изобразительном искусстве. Господин Привалишин — грузный здоровенный старик-clochard, [1] Clochard (франц.) — нищий, босяк.
вечно дрожащий с похмелья, сизолицый и вонючий — часто вторгался в редакцию, чтобы вытащить из кого-нибудь пятерку или доллар на опохмелку. Он наш специальный art-корреспондент. Как-то зимой я встретил специального корреспондента на Бродвее в туфлях на босу ногу. У Привалишина оригинальный стиль. Описывая выставку какой-нибудь бывшей советской бездарности, Привалишин имеет обыкновение залихватски сравнить художника с неизвестными истории искусств личностями, чаще всего у них немецкие фамилии. «Работы господина …овского напомнили мне, в частности, картины таких выдающихся мастеров живописи, как Отто Штукельмайэр и Артюр Финкль…» Поди знай, кто такие Артюр и Отто. Может, это с ними напился вчера Привалишин.
Читать дальше