Эдуард Лимонов - Моя политическая биография

Два друга моей революционной юности, каждый из них в свой черёд сказался ренегатом и каждый — предатель Национал-большевистской партии, проецируются сами собой на свежей, цвета телячьего дерьма, стене камеры Лефортовской тюрьмы. Оба друга вовремя слиняли из Вечности Истории в жизнь. В жизни есть свои преимущества. В могучей, бронзовой тяжести Истории — свои преимущества. Мне тяжелее, каждый день тюрьмы давит, даже поход в баню похож на мойку перед газовой камерой. Но в последовательности и цельности характера мне не откажешь. В Лефортово разыгрывается вечность. В Москве разыгрывается тусовка.

Так вот. Крупное, бородатое лицо классика дугинизма — Александр Гельевич. Худенькое, кошачье, набок личико с пронзительными чёрненькими глазками — Тарас Адамович. У троих из четырёх отцов-основателей Национал-большевистской партии экзотические отчества: Александр Гельевич Дугин, Тарас Адамович Рабко, Эдуард Вениаминович Савенко (Лимонов). Что-то эти отчества должны значить, может экзотичность национал-большевизма? (Верно и то, что марксизм ленинского толка был в России 1917 года ещё более экзотической идеологией.) Четвёртый отец-основатель — Егор (Игорь) Фёдорович Летов.

Несмотря на такую совсем русскую, ямщицкую фамилию (дуга, колокольчик под дугой) у Дугина тело татарского мурзы, как у Бабурина. Полный, щекастый, животастый, сисястый, бородатый молодой человек с обильными ляжками. Полный преувеличенных эмоций — вот каким он мне показался на вечере газеты «День» в кинотеатре «Октябрьский». Тогда я увидел его впервые. 1992 год. Я сидел в президиуме, и когда он вышел выступать, к нам задом, меня, помню, поразили мелкие балетные «па», которые выделывали его ноги, движения неуместные для массивной фигуры этого молодого человека. Он имел привычку, стоя на одной ноге полностью, вдруг отставить другую назад, на носок. В 1994 году те же его «па», помню, я наблюдал в дискотеке «Мастер», где происходил фестиваль «Экстремистской моды», тогда Дугин был одет в галифе и туфли! В такой экипировке его отставленная на носок ступня выглядела по-оскаруайльдовски двусмысленно. «Ученик» Дугина — Карогодин — был одет в чёрный костюм нациста, взятый напрокат в театре, а Тарас Рабко щеголял шинелью и будёновкой красноармейца. Я давал интервью «Вестям» стоя между двумя экстремистами: националистом и большевиком.

В тот вечер в «Октябрьском» я ещё отметил, что Дугин самовольно узурпировал связь патриотической оппозиции с западными правыми. Он выступал с приветствиями от партий сразу многих европейских стран, от итальянских, французских, немецких, даже, кажется, швейцарских и финских правых. Он зачитал приветствия маловразумительных групп и группок и всякий раз, когда он оглашал: «Нас приветствует партия… из Бельгии… партия из Франции… партия из Италии!» — зал разражался аплодисментами. Последние годы жизни во Франции я сблизился с крупнейшей правой партией Front National и познакомился с её лидером Жан Мари Ле Пеном, с владельцем газеты «Minute» Жераром Пенцелелли, с сотрудниками журнала «Le Chok de mois» и «Minute», с редактором журнала «Krisis» Аленом де Бенуа, потому хорошо знал положение в правом движении. Партии, от имени которых приветствовал зал Дугин, — были микроскопическими группками. После его выступления и перед банкетом в Доме литераторов я сказал ему об этом, поинтересовавшись, известно ли ему, что за исключением, может, «La Nouvelle Europe» — организации Тириара, — это всё секты, а не партии. Дугин хулигански улыбнулся: «А знаете, Эдуард, для людей, сидящих в зале, важна поддержка из-за рубежа, а не то, сколько человек состоит в той или иной партии». Он был прав, конечно.

«Наш молодой философ» — так его объявил публике Проханов — в тот вечер напился на банкете в ресторане Дома литераторов. Там присутствовал весь beau-monde патриотического движения: Кожинов, Шафаревич, генералы Титов и Макашов, сидел слева от меня Зюганов. И вот как раз в тот момент, когда я разговаривал с Зюгановым (было нечто вроде антракта, присутствовавшие встали, кто желал, и общались, как придётся), из-за Зюганова появился Дугин, разгорячённая физиономия уже набок. «А что вы, Эдуард, делаете с этими?» — он презрительно кивнул в сторону Зюганова. Последний проявил, впрочем, типичную русскую толерантность в отношении пьяного: «Не обращай внимания, Эдик, с нашим Сашей бывает». — «Вот с вами ничего не бывает», — сказал Дугин дерзко и налил себе в первую попавшуюся рюмку. «Давайте крепко выпьем, давайте напьёмся, Эдуард!» — и выпил. Я не выпил, но приподнял рюмку. «И вы, и вы с этими!» — Дугин сощурился. В словах «с этими…» содержалось презрение. «Но ведь и вы с этими», — отвечал я, вставая. Затем нас прервали.