Эдуард Лимонов - Как мы строили будущее России

Впереди четыре года политической пустыни, по крайней мере до выборов в Госдуму. Если, конечно, не случатся внезапные катаклизмы такой силы, что весь с трудом налаженный в политике приблизительный ПОРЯДОК не провалится в тартарары.

Впереди четыре года изнурительного отсутствия политики, когда ничего не будет случаться. Когда начавшие политически умирать лидеры выцветут окончательно и умрут; когда скомпрометируют себя и уже «свежие» политические деятели, скажем, Лебедь, этот умело и споро убивает к себе народную приязнь. Дума будет заседать, Жирик превратится в карлика, Селезнев перейдет на сторону власти, Зюганов похудеет до нормальных размеров среднего чиновника и т. д. Будет скучно.

Но судьба радикалов, НАША судьба еще более незавидна. Крайне правые и крайне левые партии и партийки и группки вряд ли доживут до 1999 г. Наверняка прекратят свое существование многие издания. Мелкие газеты просто вымрут за четыре года перехода через пустыню, так что нечего будет продавать у Музея Ленина. То есть можно ожидать исчезновения радикалов, как левых, так и правых, ибо небегающие собаки умирают от ожирения сердца, а неработающие партии — от малокровия. Отсутствие борьбы не дает поступать в кровь адреналину, и партия задыхается. Даже те немногие люди, которые есть у радикалов, уйдут от скуки кто в бандиты, кто в наркотики, кто в услужение думцам (как-никак рядом «политика»). Лучшие, возможно, уйдут в терроризм. У нас писал об этой проблеме (скорее трагедии) полковник Иван Черный в № 42 «Лимонки».

Ясно, что радикализм в российской политике изводят, изнуряют и убивают чиновники — и те, что у власти, и те, что в оппозиции. Ясно и то, что радикализм, левый и правый, присутствует в нашем обществе. Он виден, его не скроешь, и, таким образом, и левые, и правые радикалы не самозванцы, не искусственно созданные никого не представляющие организации, но легитимные представители определенных политических позиций целых социальных групп общества. Когда партии радикалов силой выпихивают из политики, вместе с ними выпихивают, отказываются слышать и учитывать мнения целых общественных групп, значительных групп. Таким путем добивается искусственное, чисто внешнее согласие политического спектакля, где «разумная» власть соревнуется со столь же «трезвой» и скучной умеренной оппозицией. Но конфликты в обществе остаются, они никуда не делись, и крайне недовольные группы общества остаются недовольными, что делает общество нестабильным.

Национал-большевистской партии тоже предстоит перейти пустыню. Я с уверенностью говорю, что мы выживем. Мы выживем потому, что мы самая современная радикальная партия. Формы нашего политического существования всегда были вне классификации, именно потому нам так легко давались временные союзы и с Баркашовым, и с Анпиловым. Последним (точнее, их радикальным движениям) будет куда труднее выжить. Я себе плохо представляю РНЕ 1999 г. (форма, сакраментальный и спорный крест на рукаве?). Все это уже сейчас выглядит не по сезону, как зимнее пальто в августе. В то время как в октябре 1993 г. РНЕ блестяще вписывалась в политический пейзаж. Наш красный брат Анпилов переживает трудные времена, отстранен от всего, от чего можно отстранить, его же партийными товарищами, и это (предлоги отстранения тут не важны) — мощный симптом того, что радикализм не ко двору сегодня. Я, разумеется, желаю нашим союзникам Баркашову и Анпилову успехов, при всех расхождениях и несходствах они ярче и нужнее России, чем вся Госдума вместе взятая; я просто не представляю, как они перейдут пустыню. Повторяю, нам — самой левой среди правых партий и самой правой среди левых — будет легче. Мы свежее, нам не нужно снимать камуфляж (мы его и так не носим) или избавляться от догмы расового превосходства пролетариев (мы в это превосходство никогда не верили). Но и нам нужно будет стать очень гибкими, чтобы не умереть в знойном климате политической пустыни.

НБП участвовала 27 июля в пикете, организованном Виктором Ивановичем Анпиловым у американского посольства в защиту Радована Караджича и Радко Младича, сербских патриотов, их пытаются арестовать американские войска. Дело это нужное, благородное, однако было невесело наблюдать, что лишь сотня или полторы людей из населения многомиллионного города сподобилась поднять свои задницы и приехать выразить протест против вопиющего произвола, когда лидеров суверенного сербского народа ждет международный суд Линча в Гааге. В 1992–1993 гг. подобное мероприятие собрало бы десятки тысяч людей. Почему же сейчас лишь сотня-полторы мобилизовалась?