Inkoгnиto - Банк. Том 1

— Что-то мы, Николай, все о прошлом и о прошлом…

— Да, есть чего вспомнить. Как обтекаемо сказал однажды Джеймс Бонд в одном фильме: «Мы многое пережили вместе»

— Ладно, давай лучше о будущем. Тебе как, не кажется, что очень скоро кого-то назначат виноватым за все промахи службы безопасности?

— Я так понял, что «кого-то» я часто в зеркале вижу?

— Именно!

— Не думаю.

— Э-э-э, батенька… Глупость и гордость часто ходят в обнимку…

— Да нет, все будет нормально. Знаю, но сказать не могу.

— Голос настоящего сотрудника службы безопасности, снимаю шляпу, Николай Владимирович. Уж не допросить ли меня пожаловали?

Ехидно-насмешливая реплика была типичной для Ростецкого, который, видимо, решил слегка обескуражить Николая. А почему бы не подыграть ему? — заодно и вопросы задам, на которые раньше не решался — подумал Старостенко.

— Да, вообще-то, и в мыслях не было, но если Вы так жаждете сдаться властям…

— Да я просто сплю и вижу, но власти меня совершенно игнорируют — уже три года ни единого допроса. Форменный непорядок!

— Сейчас исправим.

Николай хитро и с усмешкой взглянул на Ростецкого, дав понять, что это не слишком серьезно, и в то же время нарочито суровым голосом задал тому вопрос, которым давно интересовался

— Скажите мне, Ростецкий, почему Вы всегда ходите с дипломатом?

— Это же сугубо необходимая вещь! В транспорте, в быту, на работе — везде применяться может. Вот, например, сейчас — на него опираются ноги. В электричке на него опираются руки, когда он вертикально стоит на коленях. К тому же, дипломат на коленях в электричке это и средство от посягательств на занимаемую территорию…

— Это как? — заинтересовался Николай.

— Вот уселся, допустим, в электричку александровскую. На беду, их сейчас после запуска скоростных «спутников» стали почти со всеми остановками пускать, ломится в них народу немеряно. Положим, ворвался я туда в первых рядах, уселся себе у окошка и подваливает затем какой-то сильно разочарованный тем, что его обогнали, мэн. По морде видно, что откуда-то из Струнино, габаритами метр на два. У окна, он, само собой, уже не сядет, влезает на среднее место. Крайний к проходу при этом, если он там был, уже сразу висит в проходе на одной ягодице. Но этого вломившемуся мало, он, как правило, начинает раздвигать ноги пошире.

— Почему так?

— Да я и сам не знаю. Конечно, есть вариант спросить… Ростецкий оглянулся кругом и продолжил, не заметив в радиусе слышимости особ женского, как, впрочем, и мужского пола. Да, можно было бы у них спросить, например, почему Вы так усердно сушите свои яйца, или поинтересоваться, правда ли, что за 80 километров от Москвы мудья не моют, а только подсушивают и присоветовать, как паллиатив, подмываться.

— Пожалуй, это, как минимум, переведет беседу на гораздо более повышенные тона — засмеялся Николай.

— А зачем мне это? Лаяться всю дорогу с риском получить по физиономии — не наш метод. Дипломат упирается в стену у окна, отодвинувшаяся толстенная ляжка, как правило, упирается в него. Один дятел так аж до Мытищ пыхтел, насилуя бедный чемодан, видимо, думая, что упирается в бумажник в кармане. Когда он исподобился повернуть башку направо, бедняга так покраснел от разочарования, что мне показалось — его вот-вот кондратий хватит, аж малиновым стал. Дипломат — вещь что надо бумажки-журналы в нем не мнутся, влазит, если правильно укладывать, очень много, средство самообороны опять-таки, какому борзому пьяному между ног им заехать. И вообще — это уже часть образа!

— А усы — это тоже часть образа? — усмехаясь, спросил Николай

— Само собой! Я по ним узнаю, кого в зеркале вижу. Они мою морду внизу визуально расширяют.

— Это еще зачем? По-моему, твоя морда и так достаточно широкая.

— А как же! Чем шире наши морды, там теснее наши ряды!

— А как Вам, Ростецкий, удается так ловко говорить начальству правду и не быть при этом уволенным? — спросил Николай, с трудом сдерживая хохот. Этот вопрос интересовал не только его, а очень и очень многих.

— Ну, да это же совсем просто. Это еще в шестнадцатом веке не только знали, а даже на бумагу положили, я тут ничего нового не изобрел

Николай уставился на собеседника, озадаченный

— Просто все, просто, Николай Владимирович. Никколо Маккиавели, его сочинение «Государь», от которого и пошел тот самый упоминаемый раньше в Правде в самом негативном свете «маккиавеллизм». Само собой, когда книга попала в руки, стало интересно, чего ж там такого страшного для КПСС написано.