Inkoгnиto: Банк. Том 1

Сам объект мыслей Николая в это время сидел в своем кабинете, любуясь закатом. Бумаг сегодня было немного меньше обычного и секретарша еще полтора часа назад унесла почти всю пачку, расписанную по исполнителям, за исключением двух-трех документов, о которых председатель намеревался поразмыслить сам. Да и обычную норму бумаг он всегда разгребал не позже, чем к пяти вечера. Мысли отклонились от размышления над оставленными себе бумагами к утреннему визиту. Отложив один особо заковыристый документ, председатель усмехнулся — если верить в расхожую примету про то, что когда о тебе вспоминают или усиленно думают, икаешь, то еще с полудня валяться бы ему под столом полумертвым от икоты с наступлением летального исхода не позднее, чем через 2–3 часа. Ан нет, живой еще… Безусловно, можно было бы развеять все подозрения новоиспеченного зам начальника СБ, которые были написаны у него на лице настолько огромными буквами, что пришлось несколько отворачиваться, чтобы не показать усмешку, но зачем рассказывать о том, что было, в сущности, прихотью? Молодой он еще, новый зам начальника, однако… Хотя уже и не такой молодой, как он в то время, когда основывали банк, находящийся сейчас в первой двадцатке России. Мысли председателя скользнули в собственную молодость, когда он зарабатывал первоначальный капитал, торгуя жевательной резинкой, выпрошенной у иностранцев из Интуриста, потом видеокассетами, джинсами, перейдя в итоге на валюту. Вспомнились доллары, купленные за 14 рублей и проданные за 18 и искренняя радость полученной большой прибыли, на сумму которой сейчас и без слез-то не взглянешь. Припомнил он и казавшееся ему тогда полнейшей авантюрой создание банка — никакого финансового образования, за исключением «прикладного», полученного еще на улице, хотя бы и отточенного до совершенства во время последующих спекуляций, у него не было. «Коммерсант» в то время писал, что если раньше русские собирались на троих, чтобы бутылочку выпить, то теперь — для того, чтобы банк открыть. Великое множество таких на троих созданных банков разорилось в 98-ом, и только единицы добрались до первой двадцатки после 2000-го. А конкуренция, в банковской сфере, которой он так боялся при создании банка… На улице в советское время было намного жестче — гонявшая милиция была еще ничего, но ему чертовски повезло, что госбезопасность попыталась было взяться за него, однако ему чудом удалось выкрутиться не без помощи товарища. А все из-за того заинтересовавшего КГБ американца, пропади он пропадом. При этом председатель даже фамилии-то его не знал. Чудом удалось отвертеться, хорошо, товарищ сообразил, что к чему, но нервы подпортились преизрядно. Взяли бы меня в оборот, но удача тогда улыбнулась широченной голливудской улыбкой во все 32 зуба. Да еще и некстати вспомнился тот сукин сын, председатель правления соседствующего по двадцатке банка, с которым у него была не одна драка в ранней молодости за обладание хлебным местом у гостиницы. Председатель дотронулся языком до моста, стоявшего на месте выбитого зуба, потом напряг костяшки пальцев, на которых, если крепко сжать кулак, еще можно было разглядеть боевые отметины, оставшиеся после ударов об эту гнусную рожу. И злорадно подумал — он еще, небось, не все бумаги разгреб. Если в молодости привык спать до полудня, то в старости от этой привычки вряд-ли откажешься.

Стол председателя правления Элдет-Банка, с чьим лицом не раз соударялись руки его более удачливого «коллеги», опережавшего его на 2 места по капитализации в списке крупнейших банков, также освещался закатом. Председатель действительно корпел над бумагами, так как появился в кабинете часам к 12-ти — юношеские привычки искоренению практически не поддаются. Взаимная идущая из молодости неприязнь двух председателей правления была такова, что он бы съехал в другой, раза в полтора больший, кабинет, если бы узнал, что у козла (он говорил о сопернике и намного хуже) окна смотрят в ту же сторону. Тысячедолларовое кресло в «делах бумажных» помогало мало, однако сражение с бумагами морально облегчало то, что один из документов на столе конкурента был написан в буквальном смысле под его диктовку. Тот-то сукин сын небось почти все разобрал, впахивает с самого утра, дубина — да еще и в молодости он не понимал, что иностранцы невольно тяготеют к «своему», минимум, среднеевропейскому времени и поэтому встают позже. Соображения о том, что привычка работать с утра может в перспективе оказаться полезной и долгий утренний сон вызывался банальной ленью, отметались председателем даже в его нынешнем возрасте с ходу и без малейших колебаний. Что уж и говорить о молодости, когда, выспавшись, он подходил к гостинице и ему приходилось «разбираться» по поводу уже занятых местечек. А договориться «по-хорошему» удавалось отнюдь не со всеми. С его точки зрения они занимали место нарочно, прямо как тогдашние глубоко презираемые им людишки-охотники за дефицитом писали с четырех утра списки очереди. Ведь все толкавшиеся у гостиницы, поди, с девками на дискотеках хоть раз, да и танцевали под лирические слова нравившейся ему песни, недвусмысленно показывающей разницу во времени: