Константин Бадигин - На затонувшем корабле

Посапывая трубкой-носогрейкой, Василий Фёдорович перелистал ещё несколько страничек.

— Изрядно, голубок, доклад хороший, — одобрил он, поставив на последнем листке свою подпись и закрывая папку. — Снабженцам передай, пусть присылают весь бензин, весь до последней бочки, — в четверг начнём генеральную откачку. Не забудь про резервные мотопомпы. Скажи, капитан второго ранга Яковлев обещал.

— Есть, не забуду, — отозвался Арсеньев. — А ты мне объясни, Василий Фёдорович, — спросил он чуть погодя, — лодью построить много ли времени нужно?

— Лодью? Какую лодью? — не сразу понял командир.

— Поморскую, деревянную.

Фитилёв сдвинул очки на лоб, с удивлением посмотрел на зятя, помолчал, потом улыбнулся.

— За три месяца можно вчетвером отгрохать всем на удивление!

— А ты, Василий Фёдорович, сумел бы?

Фитилёв пригладил сначала правый ус, потом левый.

— Гм… Что в молодые годы учено, того не забудешь. Ладно, после об этом, а сейчас бензин да мотопомпы. Закончишь дела в отряде, загляни домой. Расскажешь моей старухе, что и как. Обратно не торопись. Билеты в театр или кино достанешь — иди. Пусть Наталья посмотрит, развеется. Переночуешь, ежели что, дома. Одним словом, не торопись.

— Какой же театр, Василий Фёдорович? Наталье в родильный пора.

Арсеньев встал и надел фуражку.

— Делай как знаешь, — отозвался Фитилёв. — Иди, голубок, желаю успеха! Сколько раз под воду спускался? — неожиданно спросил он.

— Много, — ответил Арсеньев.

— Да, прошло времечко, когда я тебя, салагу, учил, — весело взглянул на зятя Фитилёв.

— Разрешите отходить, товарищ старший лейтенант? — встретил Арсеньева капитан буксира.

— Отходите.

— Отдать концы! Эй, Попов, шевелись! Боцман, возьми багор! — командовал Антон Адамович. — Прямо руль!

Медонис приобрёл удалый вид старого морского волка — фуражка лихо заломлена, на шее болтается бинокль.

— Как руль? — кричит Медонис.

Он высунулся по пояс в окно, наблюдая за медленно отдаляющимся корпусом затонувшего корабля.

— Руль прямо! — донеслось из ходовой рубки.

— Лево руль!

— Есть лево руль. — Матрос торопливо перебирал рукоятки штурвала.

Старпом Ветошкин нажал кнопку тифона: раздались два коротких гудка.

Антон Адамович двинул до отказа ручку телеграфа.

Арсеньев почувствовал содрогание корпуса, глухие удары винта и машинально посмотрел за борт: не болтается ли какая-нибудь дрянь? Привычка. Буксир быстро набирал ход, разгоняя невысокие волны по спокойному морю.

— Голубок! — раздался хрипловатый голос с мостика лайнера. — Сергей Алексеевич! — Над планширом возникла отливающая коричневыми тонами лысина Фитилёва.

Медонис с едва заметным поклоном сунул в руки Арсеньева медный, горевший на солнце рупор.

— План на картонке, что свечкой закапан, у начальства не забудь! — приставив ко рту ладони трубочкой, кричал Фитилёв. — Он с пометками, я там помпы расставил. Что? Понял? С моими пометками. Другой экземпляр отдай, если спросят. Слышишь?

— Есть, — отозвался в рупор Арсеньев.

С буксира был виден весь корабль. Если не присматриваться, затонувший гигант мог сойти за тяжело гружённое судно, чуть накренившееся на правый борт. Выглядело оно весьма величественно. Высокие мачты, две огромные трубы. Над верхней палубой высились этажи пассажирских надстроек. Снаружи надстройки, окрашенные когда-то белой краской, были густо пересыпаны оспинами ржавчины.

Коричневая лысина над планширом верхнего мостика исчезла.

Буксир, оставляя за собой пенный полукруг, развернулся и взял курс на узкую щель входных ворот порта. Небольшой кораблик с птичьего полёта казался бы насекомым с усами-волнами, расходящимися в стороны.

Антон Адамович раздумывал, искоса поглядывая на Арсеньева. Он даже не предполагает, этот Арсеньев, какие богатства скрыты в груде железного лома! Каюта Э 222… А ведь план у него в портфеле! Господин случай подарил разжалованному капитану миллионное дядюшкино наследство. Но он его не получит: законный наследник близко!

Антон Адамович ухмыльнулся и стал вспоминать, по какому случаю попал в немилость капитан Арсеньев: многое он слышал от Подсебякина, они недавно познакомились в ресторане «Нерунга».

Медонис воспринял все несколько своеобразно. «Капитан теплохода „Воронеж“, — думал он, — откусил от чужого пирога». Слишком пристрастными показались ему суждения Подсебякина. «Пострадал из-за бабы, ха-ха!» (Антон Адамович даже посочувствовал.) Мамашкина ему не понравилась: он не любил слишком высоких. Сложена неплохо, но тяжеловата. «Черт возьми, из-за рюмки коньяка лишился капитанства и очутился на затонувшем корабле! Ха-ха, капитан затонувшего корабля! Заботливый тесть пригрел под своим крылышком: наверное, больше нигде не берут».