Константин Бадигин - На затонувшем корабле

— И со льдами расправимся!

— Вот это люблю! Не сдавай позиций. А то некоторые, осердясь на вшей, да и шубу в печь!

Арсеньев первый раз за весь вечер рассмеялся.

— Спасибо, Василий Фёдорович, батя…

— Полно, полно!

Мужчины обнялись и расцеловались.

— Вот уж не ждала от вас нежностей! — удивилась неожиданно вошедшая в кабинет Ефросинья Петровна. — Целуются, словно барышни. И пить ничего такого не пили… Идите в столовую, Наташенька беспокоится.

— Ладно, старуха, не твоё дело. Бывает, и без водки поцеловаться можно. Спокойной ночи, Серёга. Иди, иди.

Он ласково выпроводил из дверей Арсеньева и долго сидел, попыхивая трубкой.

Море шумит. По морским просторам лениво катятся волны. Летают чайки. Распластав крылья, чайки кружат в воздухе, высматривая добычу. Иногда птицы смело садятся на неподвижный корабль. Они привыкли к безмолвной громаде. Пронзительно гомоня, чайки усаживаются по закраинам палуб, влетают через разбитые иллюминаторы в пустые помещения, пестрят на, мачтах, на высоких надстройках.

Мертво и пустынно на заброшенном лайнере.

Стальной остов стойко отражает яростный натиск волн, но непогоды потрепали корабль: остались без стёкол иллюминаторы, спасательные шлюпки, подвешенные на металлических балках, разбиты, погнуты железные стойки и поручни трапов.

…Вечереет. Но до темноты ещё далеко. С запада упрямо наползают дождевые тучи. Порывистый ветер гонят к берегу крутую зыбь, сердито срывая пенистые гребни. Наталкиваясь на борт затонувшего гиганта, волны взлетают кверху и шумно отступают.

Мимо железного острова одно за другим идут рыбацкие суда, добычливо загруженные рыбой, и кажется, вот-вот их зальёт волной. На ветру паруса молодецки выпятили грудь. Суда спешат в спокойную воду, за надёжный волнолом из каменных глыб. Позади всех ныряет в волнах небольшой парусно-моторный бот «Медуза». На корме сгрудились четверо рыбаков в непромокаемой одежде и зюйдвестках. Ветер швыряет в людей тяжёлые морские капли.

— …Озолотить обещал, если к завтрему свинцового кабеля привезём. — Человек за рулём подставил спину налетавшим брызгам; они горохом забарабанили по твёрдой, как жесть, мокрой парусине. — Ванюшка Хомяк — тот, что утильсырьё на базаре скупает. Зелёная палатка, против почты, — добавил рулевой, когда бот снова вышел на волну.

— Спешка! — бабьим пронзительным голосом откликнулся бородатый мужик. — Видать, выгодное дельце, сукин кот, обтяпать хочет, вот и спешка. А не обманет?

— Пусть попробует… Пять кусков обещал. — Рулевой приподнялся. — Не зевай, ребята, подходим.

Поравнявшись с затонувшим кораблём, он ловко повернул мотобот и с подветра подвалил к ржавому корпусу. Стало тихо, как в гавани. Трое рыбаков с пустыми мешками в руках враз перемахнули на палубу.

Корабль, погруженный в море на четырнадцать метров, все же выглядел величаво. Главная палуба выступала над водой: над ней подымались этажи надстроек.

— Рыбу сдашь, вали домой спать, — распорядился Миколас Кейрялис, тот, что стоял за рулём. — Завтра, как выйдешь в море, сразу за нами. Понял? А главное — не трепись.

— Понял, чего там…

— Да смотри осторожней. Справишься один?

— Справлюсь.

— Фамилии не забудь счетоводу перечесть. Пусть запишет, не то пропадут денежки. Доказывай потом.

Затарахтев мотором, бот отвалил от борта.

Трое на затонувшем корабле медленно двинулись по палубе.

— Смотри-ка, маяк зажгли… — Бородатый показал на красный огонь. — Соли налипло черт те што! — Он остановился, вынул грязный платок и вытер лицо. — Жрать охота: видать, время позднее.

— За мной, ребята, — нетерпеливо командовал Миколас. — Нечего прохлаждаться. Поработаем. Гм… Потом закусим. У меня шнапс припасён. — Он чувствовал себя уверенно, не первый раз попадает он на это затопленное судно.

Стуча сапогами, приятели поднялись по трапу на спардек, повозились с тугой, разбухшей от сырости дверью и скрылись в надстройке. В пустых, просторных помещениях шаги отдавались глухим эхом. Компаньоны протопали по застеклённой прогулочной палубе, спустились вниз. В курительном салоне зажгли «летучую мышь». Фонарь прицепили на позеленевший медный крючок, служивший когда-то вешалкой.

Одну из стен салона, отделанного полированным деревом, украшал большой камин. В кормовом простенке уцелел витраж из цветных стёкол с изображением старинного парусника. В углу одиноко стоял исковерканный и облупившийся белый с золотом рояль. Возле камина была приставлена грубо сколоченная лестница. Миколас поднялся к потолку и стал безжалостно орудовать ломом: деревянная облицовка разлеталась щепками.