Гу Хуа - В долине лотосов

Однажды – то ли стремясь продемонстрировать полное обновление, то ли по другой причине – Цинь Шутянь употребил свой обоюдоострый музыкальный талант для сочинения песни. И музыку и слова он написал сам, назвав ее «Песней пяти вредных элементов»:

Цинь Шутянь написал эту песню на маршевый мотив, с явными элементами фольклора, и был очень доволен ею, даже требовал спеть ее на очередном «покаянном собрании». Но упрямые вредители не желали открывать рта, да и Ли Маньгэн, посмеявшись, рекомендовал Циню отказаться от этой затеи. К счастью, сельские ребята уже успели выучить песню и всюду распевали ее, поэтому она все же получила некоторый общественный резонанс.

Что же касается взрослых, то они по-разному смотрели на Цинь Шутяня. Одни считали его чуть ли не местным академиком: много читал, много видел, знаком и с прошлым, и с настоящим, и с китайским, и с заграничным, и с астрономией, и с географией, и с политикой. Он может объяснить, что появилось раньше – курица или яйцо; почему американские рабочие не восстают, а американские коммунисты не уходят в горы и не ведут партизанскую войну; существует ли на свете бессмертие; действительно ли на Луне растет коричное дерево и стоит дворец вечного холода. Обо всем этом он мог порассуждать и еще сослаться на марксизм-ленинизм и исторический материализм. Некоторые малограмотные сельчане слушали его как пророка и считали, что он знает все на земле и почти все на небесах. Другие, напротив, были уверены, что он лишь притворяется честным и активным, и сравнивали его с гнилым бататом, у которого только кожура целая. Третьи полагали, что он какой-то невероятный человек, заставляющий себя веселиться в самых страшных условиях. Четвертые говорили, что днем он смеется, напевает, подражая музыкальным инструментам, а вечером плачет в своей лачуге – ведь ему уже больше тридцати, а он все еще холостяк, да к тому же с ярлыком уголовного элемента. Народные ополченцы, стоявшие на посту у Лотосовой, много раз видели, как он бродит по берегу. Может, хочет броситься в воду и утопиться, а может, размышляет о своем прошлом и будущем…

Так или иначе, но сельчане не презирали Цинь Шутяня. Он всегда улыбался людям, здоровался с ними, и люди, как правило, отвечали ему тем же. Многие были не прочь посидеть с ним на краю поля, отдохнуть в холодке, свернуть цигарку.

– Братец Цинь, спой нам что-нибудь!

– Нет, лучше расскажи про Лю Бэя, Сунь Цюаня или Юэ Фэя [14]!

– В прошлый раз ты еще недорассказал про Фань Лихуа [15]…

Даже девушки и молодые женщины не робели перед ним и, случалось, просили:

– Помешанный Цинь, приставь к дому лестницу, разложи на крыше эту бататовую кожуру, пусть подсохнет!

– Помешанный Цинь, иди скорее сюда! У моей матери вдруг открылось кровотечение, сбегай в медпункт за фельдшером!

Деревенские ребятишки, не разбираясь в классовых различиях, просто называли Циня «дядей Помешанным», по-видимому думая, что это его имя.

Двадцать два вредителя со склоненными головами, ведомые Цинем, вошли в подвал общественной столовой, пропахший кислой капустой, взяли каждый по кирпичу или куску черепицы и расселись на полу. Вслед за вредителями вошли заведующая столовой Ли Госян, вечный активист Ван Цюшэ и два оперработника. Один из работников, держа в руках список, начал выкликать вредителей по именам, а они должны были докладывать о своих преступлениях. Взгляды оперработников сверкали холодным блеском, точно мечи; казалось, они видят каждого насквозь. Когда очередь дошла до одного «контрреволюционера с дореволюционным стажем», из дальнего угла неожиданно откликнулся детский голос, принадлежавший мальчику лет одиннадцати или двенадцати. Оперработники несколько удивились: когда этот сопляк, родившийся после революции, успел стать старым контрреволюционером? Но Цинь Шутянь поспешно доложил, что речь идет о дедушке этого парня, а у того чахотка, кровохарканье и вообще он не встает с постели, вот и пришлось вызвать его внука; если у начальства будут какие-нибудь указания, внук все передаст. Ван Цюшэ, обозлившись, плюнул в сторону мальчишки: – Убирайся отсюда! Оказывается, у этих вредителей уже потомки есть… Сколько же поколений мы будем с ними бороться?