Мартин Касарьего - Меня не купишь

Годо посмотрел наверх.

— Я не знаю. Все это дерьмо, в котором ты копаешься…

Гарсиа включил музыку на всю мощь. Для Однорукого и Кувшина это прозвучало как приказ. Действуя в паре, они сломали ему следующий палец. На сей раз — средний на той же руке. Когда они отпустили Годо, он, как зомби, зашатался и сбил две фигурки из скульптурной композиции «Рождество»: два волхва упали и сломали шеи. Гарсиа уменьшил громкость. Годо плакал, стоя на коленях. Жалкий мальчик на побегушках, приторговывающий наркотой в розницу, ворующий из автомобилей магнитолы и прочую мелочь. Если ему вздумалось подпрыгнуть повыше или скакнуть в сторону, это была самая большая ошибка в его жизни. Однорукий заметил урон, нанесенный рождественской композиции, выдвинул ящик столика, на котором стоял телефон, и достал тюбик с клеем. Должен признать, картина была не из приятных, она вряд ли доставила бы удовольствие даже самым бывалым и привычным к насилию, вроде меня, но мне было полезно увидеть в деле тех, кого предстояло убить.

— Ты закончишь свои дни в корзине с грязным бельем, малыш, — с угрозой произнес Гарсиа, опять оказавшийся в фокусе камеры. — Подумай хорошенько, прежде чем сделать это. Не надо бояться. Два пальчика — это так, ерунда, ты их быстро вылечишь. Ты ведь не увлекаешься ни баскетболом, ни регби? Мы еще и не рассердились как следует. Настоящие проблемы появятся, если эти шесть килограммов так и не обнаружатся, но уж тогда все, кранты, тебя действительно возьмут за задницу. Три недели тому назад некий Хуан шатался тут, предлагал всем кокаин. И мне сразу рассказали об этом. По чистой случайности описание этого самого Хуана сильно напомнило мне твою внешность ободранного кота, мальчик. Не так уж много тебе отпущено везенья, не израсходуй весь запас слишком быстро. Советую тебе выложить все, что знаешь, а вздумаешь петь, как Монтсеррат Кабалье в д?ше, — сам увидишь, мне плевать на сто тысяч малюток святого Луиса и на их мамашу.

Пока Гарсиа говорил, Однорукий зубами открыл тюбик с клеем, щедро намазал шею белобородого волхва и прямо-таки нежно пристроил отвалившуюся голову на законное место. Камера, утомленная разглагольствованиями Гарсиа, добросовестно засняла всю сцену. Потом он взял в руку черного волхва Бальтазара, оглядел его с явным презрением, решил так и оставить безголовым, закрыл тюбик с клеем и положил на место.

— Я ничего не знаю, — защищался Годо. — Я ничего не сделал. Может, этот Хуан действительно похож на меня.

— У него тоже растут волосы на заднице? Долго будешь выделываться? — поинтересовался Гарсиа со свойственной ему деликатностью. — Ты злоупотребляешь своей везучестью и моим терпением, мальчик. Смотри, как бы и то и другое не закончилось одновременно. Очередь за твоим большим пальцем. Если он у тебя застрахован, ты получишь втрое больше, чем за другие пальчики. Видно, неспроста его так ценят. Я не собираюсь валандаться с тобой весь день. Четыре взрослых человека заняты одним тобой. Рабочий день четырех человек, понимаешь, о чем я толкую? Это очень дорого стоит, мы ведь не безработные бездельники, да и с голоду не умираем.

Замурлыкал кот, просочившийся в приоткрытую дверь из сада.

— Мать вашу, — разозлился Гарсиа, — закройте эту чертову дверь. Сразу видно, что вы не платите ни за отопление, ни за дрова. Сию минуту уберите отсюда эту тварь!

— Кис, кис, кис…

Опустившись на корточки, Кувшин пытался привлечь внимание кота, подобрался на расстояние вытянутой руки, схватил за шкирку и поднял. Беззащитный перепуганный кот прекратил мяукать. Все четыре лапы вытянулись вперед и напряглись, твердые, как электрический кабель, а шерсть встала дыбом.

— Можно дать ему молока, шеф? — спросил Кувшин.

— Конечно, старик, напои его молоком до отрыжки, если так тебе полегчает, — вздохнул Гарсиа, изображая безграничное терпение. — Видно, рождественская атмосфера превращает вас всех в сердобольных сестер-монашек.

Кувшин сгреб кота и скрылся за дверью, ведущей, по моим предположениям, в кухню. Если так, то он должен был услышать из кухни, как музыка «Кармен» загремела на всю мощь. Минуту камера оставалась неподвижной, уставившись в стену. Наверное, Молчун был вынужден отложить ее, пока Кувшин занимался котом, чтобы лишить Годо всякой возможности улизнуть.

Когда Кувшин вернулся в гостиную, Годо рыдал, прижимая к себе руку. Ноготь большого пальца прокричал «пока!» покинутой руке. Молчун вернулся к своей работе домашнего кинодокументалиста. Кувшин оставил за дверью блюдечко с молоком, и кот принялся лакать его. С помощью пульта дистанционного управления Гарсиа убавил звук до нормального. В наступившей тишине безутешный Годо оплакивал, опустив голову, свою руку и несчастную судьбу.