Николай Романов - Байкеры

Свист усилился. Теперь он сливался с рычанием нескольких десятков двигателей и вызывал неприятное чувство. Казалось, голова раскалилась и едва не лопается. Хотелось найти сугроб, броситься в него, лежать и слушать, как приятно шипит снег вокруг остывающей башки.

Из темноты аллеи на Смотровую вываливалась широкая многоглазая масса. Сначала казалось, она черная, но чем ближе, тем пестрее становилась окраска, как у тропической змеи, сыто ползущей к любимому месту отдыха.

Свистуны!

Чтобы их ни с кем не спутали, они свистят так, что у непривычного человека дрожат ноги. Они даже не снимают глушаки с байков. Иначе кто услышит их свист!

Свистуны не опасны, если их можно пересчитать. Но сегодня их много, очень много… И все — здоровые парни в безрукавках на голых мощных торсах. В свете фар мелькают разноцветные татуировки дьявольско-по-хоронного характера: пронзенные кинжалами черепа, Сатана на байке, кельтские узоры, значение которых забыто много веков назад, а безмозглым Свистунам и подавно недоступно. И хотя Харлеи имеются у двух-трех, у многих на бицепсах красно-чернеют большие татуировки «Harley-Davidson». Даже у тех, кто рассекает на подержанном японце или «Урале».

Уличный свет мигнул, ослаб так, что почти погас, а затем вспыхнул с прежней силой. Свистуны восторженно заорали, по простоте своей, очевидно, решив, что так их приветствует сам невидимый бог электричества. Они растолкали байки по свободным щелям и спешились. Только по свисту их и можно отличить от прочих байкеров. Умолкнув, они быстро растворялись в толпе, накачиваясь пивом, куря и хлопая подружек по упругим попкам. Подружки хихикали. Байкеры гоготали. Прерванное свистом веселье налаживалось.

Свистунам нравится внимание масс.

Байкеры первого сезона рассматривали их шикарные прикиды: сшитые на заказ жилеты со вставками из змеиной кожи, изогнутые серебряные свистки на длинных цепях и маскоты из блестящего сплава, изображавшие черта, отчаянно свистевшего в два пальца.

Свисток — ценность, не имеющая себе равной. Потерять свисток — позор, который не лечится.

В толпе всегда найдется доброхот, которому до всего есть дело. Вот и сейчас, заметил Кей, такой шакал возбужденно прыгает возле Свистунов и яростно трясет головой, одновременно тыча пальцем в сторону кафе. Кей припомнил щуплого блондинчика с выпученными глазками пленного фрица из старого фильма. Шакал часто торчал в байкерском баре «Негабаритная кривая». И там и здесь его основное занятие — попрошайничество и услуги тем, кто угостит пивом.

Свистуны внимательно всмотрелись в публику за столиками. Распознав Бешеных среди зарослей искусственной зелени, пришли в неистовство из-за того, что приехали позже. Засветиться на Смотровой раньше Бешеных — для Свистунов дело чести. Хотя чести у Свистунов нет! Потрясая кулаками, издавая пронзительный свист вперемежку с грозными криками, Свистуны двинулись в сторону кафе. Со всех сторон к ним стекались собратья, успевшие разбрестись по площадке в поисках девиц, на которых можно произвести впечатление навороченным прикидом.

Хлипкая проволочная оградка разделяла Свистунов и Бешеных, не проявлявших заметного беспокойства. Изредка, между глотками пива, они бросали вопросительные взгляды на Трибунала.

Над Смотровой повисла тишина, прерываемая редкими гудками автомобилей, высадивших очередную группу нетрезвых граждан, да цокотом копыт громадного битюга, уныло проковылявшего по асфальту за крохотной усталой девчонкой в спортивном костюмчике.

Цок-цок.

Толпа Свистунов тяжело заворочалась, забурлила, и от нее отделился невысокий байкер с хорошо тренированными бицепсами. Кей узнал Шторма. Вожак Свистунов год назад пытался на ходу скинуть его с ХаДэ. Кей тогда едва сумел уйти, замотав преследователей в шхерах Города.

Цок-цок.

Полосатая тельняшка обтягивала мощный торс Шторма как носок. С толстой шеи свисала подлинная боцманская дудка с гравировкой: «Цусима. 1905 год. Слава Богу, жив!»

Шторм брит наголо, блестяще выделяясь среди длинногривых байкеров, а по его физиономии бродит злобная улыбка. Широкие, небрежно зашитые шрамы бугристой розовой канавой тянутся от уголков рта почти до ушей. Вот и кажется, что Шторм лыбится. Кто и за что его располосовал — дело тайное и страшное. Спрашивать никто не рискует.

«Интересно, — неожиданно для самого себя подумал Кей, — а на что это похоже, когда он и вправду улыбается? Читал я что-то у Гюго…»