Хулио Кортасар: Местечко, которое называется Кидберг

Киндберг, странное название, взять и перевести, не мудрствуя – детская горка, а что если – добрая, приветливая? впрочем, какая разница, место и место, куда приезжаешь поздним вечером прямо из ливня, который бешено фыркая, лупит по ветровому стеклу; старый отель с широкими, уходящими вглубь галереями, где все устроено так, чтобы разом забыть, что снаружи по-прежнему льет, скребется, стучит, словом, место, где можно переодеться, укрыться от непогоды, от всего, а вот и суп в большой серебряной супнице, белое сухое вино, ты ломаешь хлеб и первой кусок – Лине, она держит его на ладошке, точно щедрый дар – так оно, отчасти, и есть – и вдруг, пойди – пойми, дует на него, но до чего красиво вздрагивает и чуть отлетает вверх челка Лины и это дуновение с руки, с хлеба, будто приподнимает занавес крохотного театра, и Марсело сможет наконец увидеть выбежавшие на сцену мысли Лины, образы и воспоминания Лины, которая жадно глотает душистый суп, сияя счастливой улыбкой.

Но нет, на чистом, почти детском лбу Лины – ни складки, и поначалу лишь голос роняет крупинки ее сути, позволяет увидеть Лину в первом приближении: да, она – чилийка, а то что все время мурлычет – известная тема Арчи Шеппа [1], ногти, слегка обкусанные, но удивительно почему такие чистые при том, что все на ней мятое, грязное от автостопа, от ночевок на фермах, в сараях и других пристанищах молодежи. Ха, молодежь, смеется Лина, схлебывая с ложки суп, точно голодный медвежонок, да ты наверняка мало что о ней знаешь – она, эта молодежь закаменела, ходячие трупы, поверь, как в том ужастике Ромеро [2].

Марсело едва удержался, чтобы не спросить, кто такой Ромеро, слыхом не слыхивал, да ладно, пусть себе болтает, как удивительно встретиться вдруг с этим восторгом от горячей еды, с радостью от комнаты, где ждет, потрескивая, горящий камин, словом от всего, что может вместить в себя этот пузырек буржуазного довольства, доступный для клиентов с тугими бумажниками; а дождь, он разлетается брызгами, ударяясь об этот пузырек, точь в точь как под вечер, в сумерках, он ударялся о молочно-белое лицо Лины, стоявшей у края дороги, рядом с лесом, что за нелепое место для автостопа? – почему нелепое, ведь повезло, ну-ка ешь, медвежонок, еще супчика, смотри, как бы не заболеть ангиной, волосы еще мокрые, но камин ждет, весело потрескивая там, в комнате с огромной широченной кроватью в стиле ампир, с зеркалами до полу, с резными старинными столиками, бахромой, тяжелыми шторами, так зачем ты стояла там под таким ливнем, ну-ка скажи, скажи, твоя мама всыпала бы тебе по первое число.

Ходячие трупы, повторяет Лина, путешествовать надо в одиночку, дождь, конечно, не подарок, но в таком плаще не промокнешь, правда, разве что волосы и ноги немного, ну в случае чего – таблетка аспирина. А меж тем опустевшая хлебница снова полна верхом, и медвежонок лихо расправляется с хрустящими ломтиками, масло – мечта, а ты что делаешь? Почему катаешься в такой роскошной машине, а почему ты, а-а, ты – аргентинец! И в один голос – да, вот он случай, не подкачал, надо же, не остановись Марсело за восемь километров до того – промочить горло у придорожного кафе, эта зверюшка сидела бы сейчас в другой машине или бы торчала в лесу под дождем, кто я? – агент по продаже прессованных панелей, ну да, без конца в разъездах, а сейчас надо провернуть сразу два дела. Лина слушает сосредоточенно – что такое прессованные панели, разумеется, малоинтересная тема, но куда деваться, не врать же, что ты – укротитель зверей или кинорежиссер, или чего там – Пол Маккартни, соль, пожалуйста. Поразительно, как она вдруг резка в движениях – не то птица, не то кузнечик, нет, она – лесной медвежонок, пляшущая челка, и все время этот мотив Арчи Шеппа, та-ра-ра, у тебя есть его пластинки, то есть как, а-а, ну понятно. Понятно, усмехается про себя Марсело, выходит, у него не должно быть пластинок Арчи Шеппа, но самое смешное, что они у него есть и временами он их слушает с Марлен в Брюсселе, вот так, только не способен сжиться с ними, как Лина, которая начинает мурлыкать Арчи Шеппа чуть ли не после каждого глотка, и ее сияющая улыбка – все разом: и free jazz [3], и кусочки сочного гуляша, автостоп, промокшая зверюшка, медвежонок, та-ра-ра, никогда так не везло, ты – молодчина, добрый. Да, молодчина и не промах, Марсело напевает любимую мелодию, но мяч вне игры, это – аккордеон, она-то – другое поколение, старина, она – девочка-медвежонок, Шепп, а не танго, че!