Ежи Косинский - Свидание вслепую

Когда жужжал зуммер домовой связи и привратник сообщал, что к нему поднимается молодая дама, сердце Левантера начинало с силой колотиться в груди. Но к тому моменту, когда Серена входила в квартиру, ему обычно удавалось вполне успокоиться.

В ней было что-то внушающее доверие. Она всегда тщательно одевалась, но не любила косметики; она выглядела как отправившаяся на свидание в город студентка из приличной семьи. Когда Серена подходила, чтобы обнять его, она всегда казалась Левантеру свежей, неиспорченной. Всякий раз, словно любопытный ребенок, она переворачивала деловые бумаги на его письменном столе, просматривала стопку книг на прикроватной тумбочке, включала и выключала магнитофон, разглядывала висевшие на стене фотографии, изображавшие Левантера на лыжах. Она шла в ванную — Левантер за ней по пятам — и включала воду, потом изучала себя в зеркале и проверяла его аптечку, трогала пузырьки, читала названия лекарств и имена врачей, которые их прописали.

Забравшись в ванну, она просила Левантера включить массирующий душ, который помещала между ног. Левантер оставался в ванной и смотрел на нее, потом она вставала и протягивала ему баночку с кристаллами для мытья. Он высыпал их себе в ладони и начинал медленно скользить по ее животу, грудям, соскам до тех пор, пока кристаллы не превращались в пену. Чтобы не упасть, она держалась за перекладину для банной занавески и стояла лицом к нему, с приоткрытым ртом и закрытыми глазами. Ее тело напрягалось, ноги раздвигались. Левантер продолжал поглаживать ее, сначала нежно, потом все сильнее и грубее; ее кожа покрывалась пеной, скрывающей и ее плоть, и его пальцы. Казалось, что сейчас ее тело, возбужденное его прикосновениями, повисает на перекладине. Левантер натирал ее все сильнее, его пальцы играли, кружили, бродили по ней до тех пор, пока пена не иссякала. Потом помогал вылезти из ванны и вытирал пушистым полотенцем до тех пор, пока она не обсыхала и не остывала.

Приняв ванну, она плотно заворачивалась в халат и усаживалась в кресло-качалку. Теперь Левантер должен был, как она говорила, «настроить ее». Она утверждала, что любит возбуждаться, слушая мужской голос, и знала, что ее возбуждение возбудит и его. Она просила его рассказывать ей о себе, требовала историй, развеивающих ее скуку.

Иногда, пересказывая какое-нибудь происшествие, которое случилось несколько лет назад, Левантер говорил, что оно произошло во время такого-то всем известного события, и тогда Серена демонстрировала свое полное невежество, напоминая ему одновременно, что в те времена она была еще слишком молода, чтобы это помнить. Покачиваясь в кресле и глядя на него так, что он чувствовал себя виновным за свои уже немолодые годы, она говорила ему, что в то время была совсем еще маленькой девочкой.

Серена никогда не рассказывала ему о себе. Ни одного, даже случайного, упоминания о семье, школе, друзьях. Левантер порылся в ее вещах и обнаружил, что она носит с собой много наличных денег, но при этом у нее не оказалось ни водительских прав, ни какого-нибудь другого удостоверения личности. Она отказывалась отвечать на вопросы о своей жизни, не касающейся его, полагая, что к их встречам они не имеют никакого отношения. Какое-то время Левантер считал, что, подобно Джибби, Серена происходит из богатой и знатной семьи и не хочет, чтобы ее происхождение как-то влияло на ее отношения с ним. Позже ему пришло в голову, что она — содержанка какого-нибудь богатого старика с законной супругой и положением в обществе.

Не открывая Левантеру ничего из своей частной жизни, сама Серена всегда хотела знать о нем все — о его приятелях, деловых знакомствах, интересах. Вскоре Левантер стал брать ее с собой на коктейли и званые ужины, и все его друзья были очарованы ею.

Как-то после званого вечера, на котором присутствовало немало известных политических деятелей и прочих знаменитостей. Серена спросила, почему Левантер, имея такие богатые возможности для общения, интересуется именно ею.

— Перед друзьями, знакомыми со мной много лет, — ответил он, — я стараюсь быть таким, каким они хотят меня видеть. И только с незнакомыми людьми — такими, как ты, — я остаюсь таким, каков есть на самом деле.

Серена была отличной слушательницей, и как-то, когда она сидела и зачарованно слушала его, Левантер вспоминал одну игру, в которой участвовал в студенческие времена в Москве.

Однажды осенью Левантер и еще несколько студентов были направлены в подмосковный колхоз читать лекции. Они ездили в колхоз и обратно на пригородном поезде, где их попутчиками были обычно колхозники, направляющиеся на ближайший рынок и неизменно прислушивающиеся к беседам молодых людей. И вот какой-нибудь хороший рассказчик из студентов начинал длинную историю; к тому моменту, когда поезд подъезжал к рынку, драма накалялась, рассказчик нанизывал один на другой комические и трагические эпизоды, сцены измены и страсти, счастливые воссоединения семьи и неизлечимые болезни. Колхозники слушали, раскрыв рот, они проглатывали каждое слово, смеялись, плакали и содрогались от ужаса. Поезд останавливался у рынка, но все были настолько поглощены рассказом, так боялись пропустить хоть одно слово, что не двигались с места. Но как только поезд отходил от платформы и набирал скорость, история вдруг резко обрывалась. И только тогда до колхозников доходило, что они пропустили свою остановку. Впрочем, это ничуть их не огорчало, и они не забывали поблагодарить студента за услышанную историю. «Рынок никуда не убежит, — говорили они, — зато благодаря вам мы побывали в тех местах, где нам бывать не суждено». Ежедневно, завлекая новую группу колхозников, свою историю рассказывал новый студент, и ежедневно колхозники пропускали свою остановку. В конце недели победителем объявлялся тот студент, рассказ которого привлек наибольшее число колхозников.