Николай Кузьмин - В футбольном зазеркалье

– Геш, я тебе вот что скажу… – он ткнул пальцем в переносицу, поправляя большие темные очки. – Ты думаешь, у нас было по-другому?

То же самое. У тебя хоть скандал, и все. Ну, выкинул, ну, шум… А я ведь врезал одному, не удержался. Честно говорю. Грозился, гад, в суд подать. Представляешь?

Скачков вздохнул и вытянул ноги, уставился на тусклый блеск начищенных штиблет. Припекало все сильней, но пиджака он не снимал. Сидел согнутый, обе руки в карманах. Скверно, муторно было на душе, – не глядел бы на белый свет.

– Выпил, нет? – осторожно спросил Шевелев.

– Так… малость. – Скачков тронул дужку очков. Хорошо еще, что за очками не видно было бледного измятого лица. – Но это потом уже, после всего.

– В одиночку, что ли?

– Да как-то… Знаешь…

– Ну, понятно.

Внизу, у кромки поля, хозяйничали Татаринцев и Говоров, оба в полинявших тренировочных костюмах, в старых сохранившихся футболках. Татаринцев, как когда-то на тренировках, задрал на правой ноге штанину. Попав сегодня на стадион, на поле, он оказался в позабытой стихии и впал в неуемный азарт. Вокруг него расстилалось сохнущее после ночной поливки поле, подмывающе стучали накачанные футбольные мячи, старательно носились одетые в самодельную форму ребятишки, наводнившие стадион с самого раннего часа (многие явились с родителями). Размашистая деятельность Татаринцева сделала его как бы главным экзаменатором. Распоряжаясь, он успел сорвать голос. Ребятишки побаивались его и часто теряли мячи, он сердился и требовал повторить упражнение сначала.

Родители ребятишек, как и положено на трудном экзамене, застенчиво, табунчиком, дожидались в отдалении, обмахивались газетами и наблюдали за вдохновенными распоряжениями старого футболиста. В свое время они тоже гоняли мяч, но – так, несерьезно; все же каждый из них чувствовал себя человеком приобщенным и с понимающим видом обменивался негромкими замечаниями с соседом. На пустой трибуне, на солнцепеке, кое-где на длинных рядах терпеливо расположились одинокие фигуры бабушек с вязанием или книгой в руках. Время от времени старушки поднимали голову и сквозь очки интеллигентно поглядывали на все вокруг, как люди, попавшие на стадион по необходимости, впервые.

В проходе под трибуной заинтересованно толпились рабочие стадиона, забросившие все свои дела. За долгие годы на стадионе они не помнили такой суеты, какая затеялась сегодня. Скачков обратил внимание, что каждый из рабочих поздоровался с ним сегодня с особенным почтением: для них он был уже не Гешка Скачков, а уважаемый Геннадий Ильич, руководитель группы подготовки.

С поля к ним наверх, прыгая по рядам, поднялся Говоров, запарившийся, но веселый. Сел рядом, оттянул фуфайку и с облегчением стал дуть себе на грудь.

– Сбежал? – спросил Шевелев.

Говоров, энергично утирая лицо, махнул рукой:

– Да ну его! Ты что, Татарина не знаешь? Псих и псих. Все не по его, все не по нраву! Пускай один мылится, раз такое дело.

Точно – и Шевелев, да и Скачков тоже прекрасно помнили, что угодить Татаринцеву было трудно. Правда, при своей привередливости он любил все делать собственными руками. В то время еще не знали навинчивающихся шипов, не было в команде и сапожника, и Татаринцев сам набирал шипы всему составу (был вечный жмот: тащил к себе в чемоданчик обрезки кожи, дратву, гвозди). Тогда и бутсы были не такими, как сейчас, – потяжелей и с дополнительным креплением с боков, и с тех лет у Скачкова сохранилась привычка пользоваться длинными шнурками из тесьмы, чтобы можно было перехлестнуть стопу крест-накрест. Он оставался последний, кто применял такую старомодную шнуровку.

– Геш, – позвал Шевелев, – усеки-ка во-он того малого. Видишь, с пятеркой? – Он направил палец вниз, на поле, нацеливаясь на вихрастого парнишку с самодельной цифрой пять на майке. Скачков узнал Алика, из заворотных пацанов на тренировочном поле «Локомотива».

– Знаю, – кивнул он. – Мировой малый. Мощи маленько надо накачать.

– Мощь нарастет, – сказал Шевелев, не переставая наблюдать за тем, что происходило на поле.

Тех, кто принимал сегодня экзамены у пацанов, когда-то знал весь город – игроки «основы», знаменитости, – их вытеснили с поля такие, как Скачков. А теперь и сам он… тоже прежний. Второй день. Или первый, если вчерашний не считать? Годы, неумолимые годы подравняли их всех, и сегодня они, бывшие, стали как бы одной семьей, объединенные своим все же славным прошлым.

Говоров неожиданно фыркнул и толкнул Скачкова в бок: