Виль Липатов - Игорь Саввович

– Записывайте!

Следователь Селезнев чистил мундштук, в который всовывал свои дрянные сигареты «Новость». Уменьшал вред от курения, цвет лица берег, карьерист несчастный!

– Этого я пока записывать не буду! – напевно отозвался Селезнев и осторожно, словно драгоценность, поднял вверх свой прямой, мужественный нос с едва приметной горбинкой. Он в первый раз прямо, внимательно, не мигая, посмотрел в глаза Игоря Саввовича своими серыми, большими, женскими глазами, которые, Игорь Саввович готов был поклясться, не могли принадлежать плохому человеку. Однако в них пылала, взрывалась, сквозила и еще бог знает что делала открытая ненависть к Игорю Саввовичу. – Эти показания я запишу позже.

Селезнев встал, скрестил руки на груди – театр, плохой театр! – нахмурившись, прошелся по комнате. Он якобы мучительно обдумывал коварный, уничтожительный, неотразимый вопрос – единственный из всех возможных, чтобы насмерть поразить такого ловкого и хитрого негодяя и рецидивиста, как Игорь Саввович Гольцов. По следователю можно было также понять, что все предыдущее в допросе было цветочками, а вот сейчас, после того как расправится хмурое чело Селезнева, появятся и сами ягодки.

– Когда, с чьей помощью и на каком основании вы построили гараж в переулке Пионерском напротив дома номер семнадцать, между домами двенадцать и четырнадцать? – спросил Селезнев обыкновенным и спокойным голосом. – Кто строил? Где вы с ним познакомились? На каком основании было оформлено разрешение? Прошу вас хорошенько вспомнить.

Напротив дома за номером семнадцать, между домами двенадцать и четырнадцать, в переулке Пионерском?.. Игорь Саввович диковато посмотрел на следователя.

– Виноват! – сказал он. – Виноват, но никакого гаража я не строил. Кто строил, не знаю, как оформлялось все – тем более.

Теперь следователь, в свою очередь, смотрел на него диковатыми, ошарашенными глазами, и вид у Селезнева был такой, словно его только что разбудили. Селезнев сел, машинально придвинул к себе бумаги.

– Я вас не понимаю! – недоуменно проговорил следователь. – Как вы можете ничего не знать, если гараж построен вами, на ваше имя, и мне известно, кто его вам строил, когда и за сколько.. Слушайте, гражданин Гольцов, вы все-таки, видимо, не понимаете, что мера ответственности за дачу ложных показаний не пустая формальность. – Он по-мальчишески разозлился. – Если вы шутите с высоты вашего положения, то знайте: играете с огнем!

Игорь Саввович на него даже не рассердился. Вот новости-то! Он вытаращился на Селезнева с искренней и доброй растерянностью, он глядел на следователя так, словно просил у него помощи, и это было так открыто и чисто, что могло показаться перебором и выглядеть ложью, такой же театральщиной, с какой следователь разгуливал по кабинету. Игорь Саввович спохватился, но было поздно: следователь побледнел от ярости.

– Вот что, гражданин Гольцов! – вздрагивающим голосом проговорил Селезнев. – С вами, как я вижу, надо разговаривать по-другому! Извольте-ка сесть по-человеческн, вы, самоуверенный субъект! Это вам не гостиница «Центральная»… Сесть! Я вам приказываю!

Это говорил уже не носитель распространенной внешности, а внезапно приобретший яркую индивидуальность человек, уверенный в себе, знающий себе цену, открытый, беспощадный и опасный враг. «Вот вы какой? – спрашивали глаза следователя, от напряжения сделавшиеся светлыми. – Умеете улыбаться и врать!»

– В последний раз прошу вас сесть прилично! – взревел Селезнев, увидев, что Игорь Саввович позу не меняет, а только мило улыбается, и лицо у него при этом созерцательное, курортное, благодушно-хлебосольное. Как только следователь набрал в легкие воздуха, чтобы взреветь в последний раз, Игорь Саввович жестом призвал его к спокойствию.

– Простите, товарищ Уткин! – вежливо произнес он. – Видите ли, товарищ Петухов, у меня врожденное искривление позвоночника. Мне полагается находиться в полулежачей позе. Не верите, товарищ Курицын?

– Моя фамилия Селезнев.

– Спасибо, товарищ Индюшкин! Вы разрешите мне слушать вас стоя, если больному человеку не позволено полулежать. Очень буду вам благодарен за снисходительность, товарищ Куропаткин. Прикажете встать?

Следователь мелко дрожал, боясь сорваться окончательно… Дрянь этакая! Мальчишка, самовлюбленный мальчишка, и, конечно, карьерист, коли взялся за дело Гольцова – зятя Карцева, близкого друга полковника Сиротина. Дурак, идиот и мальчишка! Дано ли ему понять, что никакие следствия, камеры предварительного заключения и тюрьмы не страшны Гольцову! Кто и что могло испугать человека, который второй год раздумывает: повеситься, застрелиться или поступить сторожем на овощную базу? Плевать мы хотели на тебя, молокосос ты этакий! Плевали!