Виль Липатов - Игорь Саввович

Игорь Саввович удивленно воскликнул:

– Что вы, что вы, Сергей Сергеевич! Ни один человек в мире не может представить вас хоть чуточку растерянным! – Он ухмыльнулся. – А что касается меня то я родился и воспитывался в привилегированной семье, ботиночное мое детство было легким, юность – светской. Я никогда не делал роковых ошибок и не стоял перед трагическим выбором. Меня можно демонстрировать как яркое свидетельство глобального благополучия. Честное слово!

Игорь Саввович злился, задирался, а Валентинов сидел неподвижно, в глазах появилась та грустная и мягкая вопросительность, которая была знакома и по «трестовскому» Валентинову. Идет какое-нибудь очередное шумное совещание, разгораются мелкие самолюбивые страсти, от кого-то уже летят перья, из кого-то сочится алая кровь, как вдруг главный инженер словно бы исчезает – с затуманенной, грустной и мягкой вопросительной улыбкой всматривается в самого себя, точно интересуется: «А что находится внутри пожилого человека, которого называют Валентиновым?»

– Мне трудно это объяснить, – по-прежнему не замечая состояния Игоря Саввовича и почти не слыша его, сказал Валентинов, – мне это трудно объяснить, но я часто и подолгу думаю о вас… – Он смущенно улыбнулся. – Вот я снова возвращаюсь на стези своя, хотя вы, признаться, все время меня обезоруживаете.

Валентинов отпил крохотный глоток кофе из крохотной чашки.

– Вы можете подумать, Игорь Саввович, что вы интересуете меня лишь как возможный преемник. Нет! Все много сложнее, а может быть, до смешного проще, как это часто случается с большой или кажущейся большой сложностью.

В саду, в том окне, стекло которого скребла ветка, теперь отчаянно разорялся скворец. К нему и прислушивался главный инженер Валентинов.

– Я буду откровенным, совершенно откровенным, Игорь Саввович! – энергично, но мягко продолжал он. – Вы человек настолько своеобычный и, как уже я говорил, сложный, непонятный для меня, что я знаю о вас лишь одну истину: вы поступаете всегда диаметрально противоположно моим поступкам.

Скворец был, видимо, старым знакомым Валентинова, из тех, кого в доме узнают по голосу. Десять лет назад на даче у Гольцовых тоже жил такой свойский скворец, он выучил любимую тогда Игорем мелодию и лихо, безошибочно насвистывал целых шесть тактов.

– Да, да и да, дорогой Игорь Саввович! Когда я хохочу, вы морщитесь, когда я печалюсь, вы шутите. Я ни разу не слышал, как вы смеетесь, не видел вас сердитым или гневным…

Скворец замолк, и от этого домашний кабинет главного инженера показался отчего-то ниже и меньше. «А может быть, Валентинов просто добрый, хороший человек! – лениво и неохотно подумал Игорь Саввович. – Может быть, на самом деле подводит грустные итоги». Опять вспомнилось, что Коло-Юльский плот называют «лебединой песней» Валентинова, услышались шепоты, шутки, намеки, все эти завистливые разговорчики о том, что главного инженера заменит Гольцов – зять самого Карцева. Может быть, шептуны правы: родственные связи заместителя были сильнее желания Валентинова передать свое кресло более достойному преемнику, чем Игорь Гольцов. Вот почему Валентинов – родной отец Игоря Саввовича, не знающий об этом, – заранее старался приспосабливать заместителя к ответственному будущему. Иначе трудно объяснить, отчего Валентинов часто и так упорно ищет контакта с Игорем Саввовичем, отдает ему максимум дорогого времени и, как говорили злые языки, носится с Гольцовым как дурак с писаной торбой.

– Ваше поколение, Игорь Саввович, реалистично, физики вопреки газетным статьям по сю пору в большем почете, чем лирики, но вы и здесь непонятны, – задумчиво говорил Валентинов. – Через месяц после нашего знакомства мне стало ясно, что вы отнюдь не рациональны, а еще через некоторое время я понял, что и лирическая сторона… – Он вдруг замолк, печально покачал мушкетерской бородкой. – Эх, Игорь Саввович! Когда-нибудь вы поймете, как это печально – покидать сей мир, не зная тех, кто остается, кто будет слушать, как поет скворец, читать книги, смотреть с Воскресенской горы на реку и синие леса…

Черт знает куда занесло этого Валентинова! Хочешь знать, кто займет твое заветное место, будет таскать дурацкие большегрузные плоты и ругаться со всем миром из-за такелажа, – так и шагай, сударь мой, проторенной дорогой. Задавай прямые вопросы, получай ответы, верь или не верь, но не впадай в поэтический лиризм, не играй на запрещенных душевных струнах!