Виль Липатов - Смерть Егора Сузуна

– Уф! – произносит Лорка и с улыбкой смотрит на часы. – Не пора ли нам сделать маленький перекурчик… Егор Ильич, не желаете ли покурить?

Все понимает Лорка! И почему Егор Ильич третий день стоит у него за спиной, и почему недовольно хмурится, и время от времени хмыкает. И то, что Лорка обращается к Егору Ильичу с предложением покурить, свидетельствует о том, что весь час Лорка спиной чувствовал присутствие Егора Ильича, знал о нем, думал и работал, наверное, нарочно лихо и весело. Знай, дескать, наших!

– Можно и покурить, – отвечает Егор Ильич, вынимая из кармана коротенькую трубочку.

На дворе уже полыхает зной, душный и безоблачный день наплывает на стройки. Их много в округе. С высоты четвертого этажа открывается такой просторный мир, что глаз не может его объять сразу. Приходится вертеть головой, чтобы видеть все: кирпичные коробки домов, желтую выжженную землю, реку и млеющий в знойной дымке город с его телевизионной вышкой, куполом областного театра, водонапорной башней. Город похож на слоеный торт: внизу что-то темное, тяжелое, выше – коричневое и более легкое, вверху, как крем, розовое и совсем легкое. От жаркого марева город кажется сквозным и плывущим.

Егор Ильич смотрит на город и думает о том, что ему хотелось бы бесконечно долго сидеть на четвертом этаже, смотреть на город и изредка коситься на продувное, лукавое лицо Лорки. Пусть бы все осталось так навечно! Грели бы его жаркие лучи солнца, лежал бы у ног город, похожий на слоеный торт. Что человеку надо – кусок неба, немного высоты и второго человека, чтобы сидел рядом и курил тоненькую сигарету. Чтобы видна была река, коробки из кирпича, которые станут домами, да чтобы в трубке дымился сладкий табак. И еще немножечко, совсем капельку довольства собой, такого, чтобы, посмотрев на далекий город, можно было бы показать: «Вот тот дом построил я!»

Потом Егор Ильич думает о том, что Лорка Пшеницын не понимает, какой он счастливый человек. Сидит рядом, курит и, наверное, считает, что его главное счастье впереди. Наверное, ждет чего-то необычного в жизни, надеется на что-то такое, чего и сам не знает. Не понимает Лорка, что вот сейчас у него и есть в руках оно, самое счастливое счастье: молодость, умелые руки, мускулы, которые не напрягаются, мотив фокстрота на губах. Не понимает Лорка, что он сейчас, сегодня, необычайно счастливый человек.

Пройдут годы, пронесутся над Лоркиной головой, засеребрят волосы, нальют усталостью мышцы, и вот придет день, когда Лорка вспомнит сегодняшнее. Как сидел на четвертом этаже, как смотрел на город и как курил тоненькую сигаретку. Затоскует Лорка… Поймет он, что вот тогда-то и было настоящее счастье. И подумает с болью Лорка о том, что не ценил своего счастья, не понимал, что оно было ярким, как солнце. И захочется ему вернуть тот день, когда сидел на четвертом этаже, но не вернется этот день – жизнь никогда не пятится назад, и самое неумолимое в мире – это время.

Как рассказать Лорке о том, что он сейчас очень счастливый человек? Не поверит. Засмеется. Скажет, что Егор Ильич шутит… Нет, никак не уверишь Лорку Пшеницына в том, что сегодня один из самых счастливых дней в его, Лоркиной, жизни.

– Слушай, Лорка! – говорит Егор Ильич. – Ответь-ка ты мне на вопрос… Почему ты поешь этот самый фокстрот?

– А что мне, «Когда я на почте служил ямщиком» петь? – усмехается Лорка. – Попробуйте-ка класть кирпич под «Ямщика»! Много ли наложите?

– Значит, поэтому и поешь, что класть легче?

– Поэтому и пою!

Вот тебе и весь ответ. Что сказать Егору Ильичу? Ведь под «Ямщика» действительно нельзя класть кирпичи, и если разобраться по совести, то всего удобнее класть кирпич именно под фокстрот. Наверное, потому кирпичи и плывут сами в руки Лорки Пшеницына, сами взлетают на стену, что Лорка Пшеницын напевает не «Ямщика», а фокстрот. Под «Ямщика» не кирпичи класть на стену, а кота хоронить можно, а вот под фокстрот… Может быть, и мускулы потому и не напрягаются на Лоркиных руках, что он поет не «Ямщика».

– Лорка! – спрашивает Егор Ильич. – Не темни, пожалуйста, а отвечай, почему у тебя, прохвоста, мускулы на руке не работают, когда ты берешь кирпичи?

– А чего мне темнить? – спокойненько отвечает Лорка. – Не можете додуматься сами – расскажу… Мускулы у меня не работают потому, что я кирпич поднимаю не рукой, а всем плечом, используя инерцию руки… Понимаете, у меня работает весь плечевой пояс!

Вот тебе опять весь ответ. Что сказать Егору Ильичу? Признаться в том, что в его времена каменщики и слыхом не слыхали такие слова: плечевой пояс, инерция руки? И Егор Ильич точно не помнит, а все может быть – не клали ли они в стену кирпич именно под «Ямщика». Нечего сказать Егору Ильичу! Приходится только усмехаться и думать о том, почему на этом белом свете развелось столько крикунов-верхоглядов. Ох, как много!