Виль Липатов - Старший автоинспектор

Отвага. Конечно, смелость автоинспектору нужна: догнать нарушителя на скорости в сто двадцать километров, прижать его, голубчика, к обочине, но я вам вот что скажу: «Такой храбрости у автоинспекторов не занимать!» Ребята мы молодые, романтику обожаем, высокую скорость – тоже. Одним словом, предостаточно у нас отважных парней, но вот я вам скажу о той храбрости, которая от скорости не зависит, крутизной поворота не интересуется, о лопнувшей покрышке не спрашивает… Какая это храбрость? Умение говорить правду!.. Фамилию я вам называть не буду, но звание у него было майорское, а я только всего-навсего сержант, да еще младший, но на партийном собрании никаких званий нет, кроме одного – коммунисты. И вот я беру слово, поднимаюсь, на товарища майора гляжу и говорю: «Правильно, – говорю, – здесь предыдущий оратор ставил вопрос о том, что надо хранить дисциплину, что наш долг – быть примером для населения. Все правильно, – говорю, – но вот отчего вы, товарищ майор, на последнем дежурстве под градусом были?..» Майор – мой начальник, и я вижу, как Гришка – мой лучший товарищ – глаза от страха закрывает… Да, да! Смелость и на скорости в сто двадцать километров не лишнее, но есть люди, у которых храбрость кончается возле дверей начальника. Он, понимаете ли, только вчера минский самосвал к стенке прижал, он чуть в ящик не сыграл вместе с самосвалом, а перед начальником – тык-мык! Нет, храбрость везде нужда – от трассы до партсобрания… Милиция должна быть чистой, как стеклышко! Я на мотоцикле за дежурство километров сто объезжаю, меня тысячи людей видят, я права не имею быть не в чистой белой рубашке… Знаете анекдот о постовом милиционере? Стоит он на посту, а к нему вдруг подходит рассерженный майор: «Товарищ постовой, отчего у вас один сапог черный, а второй коричневый? Марш домой переодеваться!» Ну, постовой на свои сапоги глядит: действительно, один черный, второй коричневый, и говорит: «Товарищ майор, но у меня дома ведь такая же пара!» Конечно, смешно, но… Я целиком и полностью за белые перчатки! Целиком и полностью…

Субординация. Для меня человек со знанием выше моего – это я сам в будущем… Видимо, через несколько лет я буду опытней и умнее, чем сейчас, – значит, должен относиться с уважением к погонам старшего лейтенанта. Если я его не уважаю, значит, себя не уважаю… Действительно, чтобы уметь командовать, надо научиться подчиняться…

Родословная. Мы с вами к самому трудному месту подошли. Мне теперь объяснить придется, почему я вам так и не сказал, в каком году родился – в сорок первом или в сорок втором, но это я не от желания заинтриговать, а потому, что действительно не знаю, в каком году родился, где родился, как зовут мою мать и отца… Я ничего, на самом деле, не знаю, хотя и не детдомовец, как сказал первый плохой человек в моей жизни… А случилось вот такое… Жил-был на белом свете человек, звали его Липуновым, он за восемь дней до начала Великой Отечественной войны женился на замечательной девушке Кате; он ее очень любил, она его тоже любила, но через восемь дней началась война и пошел Саша Липунов на фронт, а Катя осталась одна. И вот Сашу через несколько дней убила немецкая пуля, а Катя узнала об этом и волосы на себе рвала от горя, сознание потеряла, чуть жизни себя не лишила и жить осталась только потому, что пошла в детский дом, чтобы взять девочку на воспитание… Вот она пришла в детдом, чтобы взять девочку, а тут ей бросается в ноги мальчишка двух-трех лет, хватает ее за юбку и кричит: «Мама! Это моя мама!» Тогда Катя решает брать не девочку, а этого мальчика; берет его к себе, но ничего о мальчишке не знает – как его фамилия, не знает, где родился, не знает, кто его родители, не знает, каков он по характеру. Вот этот мальчик я и есть! И это значит, что ношу я фамилию и отчество того солдата, который с женой всего восемь дней прожил, своего ребенка на земле не оставил, а дал свою фамилию мальчишке, неизвестно где и от кого родившегося. Значит, ношу я фамилию солдата, который меня никогда не видел, никогда не увидит, никогда не узнает о том, что какой-то мальчишка носит его солдатскую фамилию… Я когда об этом думаю, у меня – мороз по коже, мне за солдата Липунова горячо и гордо, но что поделаешь, если такая война была, что она весь советский народ на ноги подняла… Значит, мать моя Липунова Екатерина Алексеевна, отец мой Липунов Александр Семенович… Лучшей матери у меня не было и нет, я за мать – в огонь и в воду, я ее люблю больше всех, я ее обожаю… Я уже взрослый был, я уже маму кормить мог, как она мне сказала: «Я, сынок, могла замуж выйти, у меня женихи после войны были, но я вам, Липуновым, изменять не хотела!» Она мне всю свою любовь отдала, она во мне человека и солдата Липунова любила, как я такой матери благодарен – вы себе представить не можете. Потому я и сказал плохой соседке с круглым лицом такие слова, которые она, наверное, до сих пор помнит, потому-то я и говорю о себе как бы шутливо: «Липунов Второй». Так я на самом деле Второй, Липунов Второй… Правда, через много лет я узнал, что моя настоящая фамилия Москвин, что зовут меня действительно Владимиром, но больше ничего не знаю… Вот вы писатель, вы, может быть, узнаете, не помнит ли кто, где и у кого родился то ли в сорок первом, то ли в сорок втором Володя Москвин… Только я это из любопытства спрашиваю, мать у меня есть, лучшей матери мне не надо, но просто интересно, где он родился, Володя Москвин, который Липунов Второй?