Андрей Малахов - Мои любимые блондинки

– Нет, это невозможно! – продюсер закатывает глаза и тяжело вздыхает. – Наташа! Следите за эфиром! Вы слышите, о чем говорит герой?! Он с пятого этажа упал, а зрители хлопают, как оглашенные!

– Вы смотрите «Большую стирку»! Мы вернемся сразу после рекламы. Не переключайтесь!

Пока редактор Наташа потела, «разогревая» в студии 250 полусонных от летней жары зрителей, ее коллега Лена Пятницкая тоже энергично двигалась, раскачивая вместе с незадачливым пассажиром тесный салон своих «Жигулей». Стройные березки рядом с Ленинградским шоссе с недоумением взирали на странную парочку. Но ни березок, ни того, что (по подсчетам журнала Cosmopoliten) она уже потеряла 235 калорий, Лена даже не заметила. Ибо после этой очередной дорожной любви поняла, что мастерски устроенная засада опять закончилась поимкой не буйвола, а мелкого костлявого кролика. А такое диетическое блюдо даже ее желудок, ко всему привыкший за годы борьбы с лишним весом, принимать отказывался.

Она высадила полуторачасового возлюбленного у зала вылетов. И пока тот, пряча глаза, поправлял выбившуюся из брюк рубашку, быстро развернулась, не удостоив страдальца даже взглядом в зеркало заднего обзора.

Фауна бескрайних российских лесов, к счастью для Лены, состояла не только из мелких травоядных.

– До «Сокола» довезите, пожалуйста, – рядом с ярко-синей, блестящей на солнце иномаркой стоял мускулистый блондин. – Что-то с машиной случилось.

Разбитое сердце Пятницкой опять затрепетало.

Через 45 минут совместной поездки Лена уже знала, что Леонид, а именно так звали ее нового пассажира, не носит трусов. А еще через 12 минут он с радостью пообещал публично рассказать об этом в эфире – в обмен на шанс познакомиться на передаче с Жанной Фриске, участие которой тоже планировалось на программе «Нижнее белье – не для меня».

Сейчас Ларисе меньше всего хотелось разговаривать с матерью, но телефон не умолкает.

– Да, мама. Да… – Лариса зашла в ванную и, перевернув корзину для грязного белья, стала запихивать в стиральную машину вещи своего пятилетнего Данилки. – У меня все хорошо.

– Что значит хорошо? – в голосе матери чувствовалось особое напряжение. – Лора! У тебя вторая работа? Или ты ушла с телевидения?

– Какая вторая работа? – опешила Лариса. – Почему ушла?

– Но вчера в вашей программе, – и Калерия Михайловна сделала потише звук телевизора. – Я сама, конечно, не смотрела, мне Мария Григорьевна рассказывала, но она тоже толком не видела, ее муж видел… Ты там с какой-то женщиной разговаривала.

«Господи! – подумала Лариса и села на край ванны. – Когда же это закончится?!»

– Мама, – Лариса даже попыталась рассмеяться, чтобы показать всю абсурдность маминых предположений. – Все хорошо, никакой женщины…

– Не скрывай от матери! – остановить Калерию Михайловну было невозможно. – Я просто поражаюсь твоему Эдику! Коттедж, квартира, дом – полная чаша, а он жену на вторую работу погнал. Олигарх проклятый!

– Мам, я тебе сто раз говорила, – и Лариса, понимая, что это надолго, снова взялась загружать стиральную машину, – Эдик никакой не олигарх. Он предприниматель.

– Вот подожди-и, – злорадно причитала Калерия Михайловна, – найдет твой предприниматель тебе замену, пока ты на двух работах надрываешься. Вспомнишь тогда мать…

О том, что три месяца назад в Ялте Лариса в категорической форме предложила мужу временно пожить раздельно, Калерия Михайловна даже не догадывалась… Эти ялтинские договоренности проходили для всех под грифом «Совершенно секретно».

Ежедневно у главного подъезда в Останкино разворачивалось действо, часто называемое журналистами «телевизионным муравейником». Но люди, в отличие от крошечных насекомых, особой толковостью не могли похвастаться. Если перед входом еще можно было встретить спокойно прохаживающихся граждан или разовых неофитов, то вестибюль был уже заполнен толпой личностей, напоминавших персонажей Босха.

Большая часть из них суетно вожделела пропуска на запись программ. Дальше шли возбужденные фанаты, подкарауливавшие телезвезд. Завершали картину разнообразные ходоки и просители, расчетливо выяснявшие у своих соседей, зачем они здесь и чего хотят.

В 1502 году, выбирая очередной сюжет, Иероним Босх вспоминал нидерландскую поговорку о стоге сена. Прошло пять веков, но ничего не изменилось: каждый по-прежнему старается не увеличить и облагородить этот стог, а урвать с него сколько сможет. Из всего этого паноптикума под Останкинской башней в последнее время выделялась пожилая женщина с живым гусем.