Олег Маловичко - Тиски

И я продолжаю есть супчики согласно установленному издавна распорядку: в воскресенье – куриный, а дальше – гороховый, харчо, борщ, рыбный, щавелевый и постный.

Майор почти всегда составляет мне компанию. Ест он с отвращением. У него что-то с желудком и печенью, и жидкая пища для него скорее обязанность. Или средство слегка ослабить похмельный тремор.

Если Дудайтис сильно пил накануне, его тошнит. Он уходит посреди обеда, его долго рвет в туалете, а иногда ему плохо настолько, что он забывает даже закрыть двери, и я вижу склонившуюся над унитазом спину и подошвы стоптанных туфель. Майор блюет в раковину, или, если совсем плохо, в очко, а я сижу, застыв с не донесенной до рта ложкой.

Сегодня я застаю майора в начале пути. Он гладит фляжку и почти не выпускает ее из рук, я вижу, как ему хочется выпить, – даже не выпить, а высосать разом все содержимое, а потом добавить еще. Его морщины разгладятся, лицо обмякнет и поплывет, а нервозность и скованность в движениях сменятся уверенной пьяной пластикой. Речь станет медленнее, голос – глубже. Дудайтис станет внимательнее к собеседнику. Спо­койнее.

Майор уже настолько погружен в мор индивидуального алкоголизма, что научился растягивать процесс, дробить его на этапы в соответствии со степенью опьянения и находить удовольствие в каждом.

Но сейчас он сдерживается. И от этого злится. Дудайтис перекатывает в руках тяжелую стальную зажигалку вроде «Зиппо» и планомерно обстукивает каждый бок о поверхность столешницы. Мне это действует на нервы. Дудайтис замечает это и начинает стучать вдвое чаще и громче. Мне хочется выхватить зажигалку из его рук и запустить в окно.

– Того, что ты мне дал, мало, – тянет Дудайтис.

– Я вам все рассказал.

– Я же не в упрек, что ты сразу! Просто ты мне говоришь вещи, которые я и так знал прекрасно.

– Это все, что я знаю.

– Тогда тебе надо узнать больше.

– Как? Шпионить?

– Нет, что ты. Мы тебя вырастим.

– В смысле?

– Я даю тебе иммунитет. Продавай много, сколько хочешь и сможешь, Денис. Я буду хлопать всех остальных, но только не тебя и не твоих людей. Ты должен стать его главным дилером. Сделай так, чтобы он зависел от тебя. Чтобы он не смог без тебя обходиться. И тогда ты к нему приблизишься.

– Вы меня что, наверх толкать будете?

– Да.

– Я… Понимаете, я с вами связался, чтобы выйти, а вы меня обратно…

– Ой, Денис, только не надо мелодрамы этой… Что-то ты раньше не рвался особо выйти, пока тебя за жопу не взяли. А сейчас смотри-ка – выйду, выйду… Выйдешь, Денис. Отработаешь и выйдешь. Я тебе обещаю – как только мы возьмем Вернера, с твоей помощью, – я тебя держать больше не буду. Так что в твоих интересах мне Вернера сдать. Я должен взять его с серьезной наркотой. А для того, чтобы это случилось, ты будешь делать все, как я скажу. Сейчас я говорю тебе – продавай! Мы его раздавим, сынок!

В голосе майора нарастает напряжение. Это не злость против меня – просто его внутренние часы подсказывают, что пришла пора подстегнуть нервную систему очередным глотком коньяка. Майор припадает к фляжке, забыв о рюмке перед ним, делает два глотка, морщится и выдыхает, моргая заслезившимися глазами.

Попрощавшись с майором и пожав ему руку (а также соорудив в воображении мощный фак), я еду домой, где меня ждет Тая и приготовленный ею супчик. Она уверена, что на своей работе я плохо питаюсь. Как же далека она от истины.

Тая приезжает ко мне три раза в неделю – по вторникам, четвергам и субботам. В этой регулярности и неумолимости она похожа на листочки меню в кафе Нарцисса.

У нее хватило сил быть настойчивой, а мне было лень противостоять, и с недавних пор мы стали парой.

К моему удивлению, положительных моментов в этой новой парадигме куда больше, чем отрицательных. Тая стала первой в моей жизни женщиной, которая утром уезжала сама. Зачастую, проснувшись, я просто не ­обнаруживал ее рядом – при этом посуда была вымыта, кухня блистала чистотой, под салфеткой ожидал завтрак, а в термосе – горячий свежесваренный кофе.

Вернер делал вид, что не обращает внимания на нашу связь, – он воспринял ее как должное.

Пару раз у меня были проблемы по работе. Один пацан с пятаков, напившись, обозвал меня Кевином Федерлайном. Я выбил ему зубы пивной кружкой.

Тая часто намекает, что мы могли бы жить в ее (его) доме. Места там хватает.

Я не хочу уезжать отсюда. По многим причинам. Переехав к Игорю, я уж совсем говном в собственных глазах начну выглядеть.