Габриэль Маркес: Море исчезающих времен

Окончив свой монолог, он снова тряхнул колокольчиком, и заговорил опять. На середине его речи кто-то в толпе взмахнул шляпой и прервал оратора:

– Все это прекрасно, мистер, но довольно разговоров, пора делить деньги.

– Вовсе нет, – отвечал сеньор Герберт. – Ни с того ни с сего делить деньги – это не только несправедливо, но и совершенно бессмысленно.

Он нашел глазами того, кто перебил его, и сделал знак, чтобы тот подошел. Толпа расступилась.

– Наш нетерпеливый друг, – продолжал сеньор Герберт, – как раз и позволит нам теперь применить наиболее справедливый метод распределения богатства.

Он протянул руку и помог этому человеку подняться.

– Как тебя зовут?

– Патрисио.

– Прекрасно, Патрисио, – сказал сеньор Герберт. – Как у всех людей на свете, у тебя давно уже есть проблема, которую ты не в силах разрешить.

Патрисио снял шляпу и кивнул головой.

– В чем же заключается эта проблема?

– Проблема моя такая, – объявил Патрисио, – у меня нет денег.

– А сколько тебе нужно?

– Сорок восемь песо.

Сеньор Герберт испустил торжествующий крик.

– Сорок восемь песо! – повторил он. В толпе раздались аплодисменты.

– Прекрасно, Патрисио, – продолжал сеньор Герберт. – А теперь скажи нам, что ты умеешь делать.

– Много чего умею.

– Назови нам хоть что-нибудь, – сказал сеньор Герберт. – Назови то, что ты умеешь делать лучше всего.

– Ладно, – сказал Патрисио. – Я умею петь как птицы. Снова раздались рукоплескания, а сеньор Герберт обратился к толпе.

– Итак, дамы и господа, наш друг Патрисио, который изумительно подражает птичьим голосам, изобразит нам сорок восемь разных птиц и, таким образом, разрешит величайшую проблему своей жизни.

Удивленная толпа притихла, и Патрисио запел как птица. Порой он свистел, порой щелкал – словом, подражал всем известным в мире птицам и завершил свое выступление трелями таких птиц, вид которых никто не мог установить. Наконец сеньор Герберт потребовал аплодисментов и вручил Патрисио сорок восемь песо.

– А теперь, – сказал он, – прошу вас подходить по одному. Я пробуду здесь до завтра – ровно сутки, – чтобы разрешить ваши проблемы.

Старик Хакоб знал об этом великом событии из рассказов людей, проходивших мимо его дома. С каждым новым известием сердце его все увеличивалось и увеличивалось, пока он не почувствовал, что оно вот-вот лопнет.

– Что вы думаете об этом гринго? – спросил он дона Максимо Гомеса.

Тот пожал плечами.

– Должно быть, это филантроп.

– Если бы я умел что-нибудь, – сказал старик Хакоб, – я мог бы теперь разрешить свою проблему. И стоит-то это дело всего ничего: каких-нибудь двадцать песо.

– Вы прекрасно играете в шашки, – заметил дон Максимо Гомес.

Старик Хакоб, казалось, не обратил внимания на эту реплику. Но, оставшись один, он завернул доску и коробку с шашками в газету и отправился вызывать на состязание сеньора Герберта. Он ждал своей очереди до полуночи. Наконец сеньор Герберт приказал забрать свои чемоданы и распрощался с присутствовавшими до завтрашнего утра.

Но спать он не лег. Он появился в лавке Катарино вместе с людьми, которые несли его чемоданы; но и тут толпа не давала ему покоя своими проблемами. Мало-помалу сеньор Герберт разрешал проблемы и разрешил их столько, что под конец в лавке остались одни женщины да еще несколько мужчин, чьи проблемы были уже разрешены. В глубине салона одиноко стояла женщина, которая очень медленно обмахивалась какой-то рекламной афишкой.

– Эй, ты! – крикнул ей сеньор Герберт. – В чем заключается твоя проблема?

Женщина перестала обмахиваться.

– Ну, мистер, уж меня-то вы в свои дела не путайте! – прокричала она через весь салон. – У меня никаких проблем нет, я шлюха, и плевать мне на все!

Старик Хакоб целый день ходил за ним по пятам со своими шашками. Когда начало смеркаться, настал его черед, он изложил свою проблему, и сеньор Герберт согласился сыграть с ним в шашки. Посреди улицы они поставили большой стол, на него – маленький столик, а по бокам – два стула, и старик Хакоб сделал первый ход. Это была последняя партия, когда ему удавалось обдумывать ходы. Он проиграл.

– Сорок песо, – объявил сеньор Герберт, – и я даю вам два хода вперед.

Он снова выиграл. Пальцы его чуть касались шашек. Он играл умопомрачительно, он угадывал замысел противника и выигрывал партию за партией. Толпа устала следить за ходом состязания. Когда старик Хакоб решил сдаться, он был должен пять тысяч семьсот сорок два песо двадцать три сентаво.