Наталья Нестерова - Отпуск по уходу

— Вы хотите сказать… — Мария Ивановна не могла подобрать слова для щекотливого вопроса, — с Петечкиной мамой у вас не было отношений, которые…

Отношения как раз были, не отрицаю. Но это ничего не значит! — помахал указательным пальцем Андрей в ответ на молчаливое удивление Мариванны: если была интимная связь, то почему отрицать ее последствия?

— Стаканчик кофе, — тихо проговорила Мария Ивановна.

— Вы хотите кофе? — не расслышал Андрей.

— Нет, благодарю. Это из телевизора. Однажды смотрела передачу из зала суда, там родители делили ребенка, и отец сказал: если вы опускаете в автомат монету и он выдает вам стаканчик кофе, то чей этот кофе? Ваш или автомата?

— Остроумно. Кстати, все эти передачи с якобы реальными героями — полная липа.

— Не может быть!

— Абсолютно точно! Пишутся сценарии, подбираются самодеятельные актеры. Желаете, вас устрою по знакомству?

— Боже упаси! Андрей, я только хотела сказать, что ребенок — не стаканчик кофе.

— Согласен. Это маленькая капризная фабрика по переработке пищи, с бесконечными отходами. Правильно, Петька?

— Дю-дю.

— Вот видите, он согласен. Надо было спросить врача со «скорой», нельзя ли ребенку прорезать одновременно все зубы. Еще две-три таких ночи, и я за себя не отвечаю. Мариванна, вы не выпили. Давайте, подержу короеда, пока вы примете.

— Да я, собственно… Конечно, берите.

Она передала Петьку, которого Андрей устроил у себя на колене, но пить не торопилась, задумчиво вертела рюмку в руках. Андрей слегка дрыгал ногой, чтобы Петьке было веселее сидеть.

— Андрей! Если проблема заключается только в ваших временных материальных трудностях, то я могла бы предложить следующее. Сегодня звонила Ольга, ваша сестра. Она нашла квартирантов для меня. Бригада украинских рабочих. Они будут платить сто долларов в месяц и сделают полный ремонт в квартире через полгода из своих материалов. За этот срок готовы заплатить вперед, то есть шестьсот долларов. Вам этого хватит на первое время? Но, конечно, мне придется тут поселиться… Хотя в случае… возможном… если я, если вы… если я вам… Словом, всегда могу некоторое время погостить у подруг при необходимости. Я Ольге отказала, а теперь думаю, что если вы согласитесь…

— Взаймы мне предлагаете?

— Нет, просто помощь… Хотя, конечно, да, в долг, но никаких обязательств по срокам выплаты.

Амплитуда подскоков Андреевой ноги все увеличивалась. Петьке не сиделось, он тянулся к опасным предметам, лежавшим на столе, — ножу, вилке, солонке и перечнице.

— Мариванна, спасибо! Тронут. Но, знаете ли, я не жалую людей, мотивы поведения которых мне непонятны.

— Это вы обо мне?

— Вот именно. Вы не умалишенная и не блаженная, а ведете себя, как… как… — теперь Андрей не находил деликатного слова, заменяющего «чокнутая».

— Пожалуй, лучше отнести Петю в манеж. Десять минут с барабаном он гарантированно поиграет. А я вам расскажу о себе, если вы, конечно, не торопитесь.

— Некуда торопиться.

Андрей вспомнил попытку Ольги поведать о судьбе Мариванны, у которой сначала парализовало не то бабушку, не то дедушку. Но лучше слушать чужую скорбную исповедь, чем терзаться собственными несчастьями. Маринка не звонит!

Когда Мариванна вернулась, Андрей прежде всего попросил ее допить водку.

— Вид простаивающей наполненной рюмки режет мужской глаз.

— Правда? — изумилась Мария Ивановна, еще раз напомнив себе, что ничего не понимает в мужчинах.

Она забыла, когда нужно вдыхать и выдыхать, закашлялась, выпив водку. Андрей галантно налил ей в стакан воды.

Мария Ивановна никогда не рискнула бы жаловаться на судьбу, давно запретила себе это делать и запрет не нарушала. Во всем виноват хмель, развязавший язык. Она говорила и говорила, слова лились потоком, точно опрокинулась канистра, сломался замок и наружу потек ручеек жидкости секретного состава.

Но не плакалась она, не стремилась разжалобить Андрея, не давила на сочувствие. Просто рассказывала о прабабушке, бабушке и маме, о премудростях ухода за тяжелобольными, о маленьких победах, которые лишь замедляли приближение рокового и неизбежного поражения.

«Мать честная! — думал Андрей. — Тридцать лет беспробудного мрака, тошнотворной однообразности. Она хорошо говорит, все помнит, могла бы книгу написать. Только последний мизантроп стал бы читать подобную книгу».

Мария Ивановна рассказала о смерти последней из старух и опомнилась:

— Я вас заболтала. Не знаю, что на меня нашло.