Шторха увели, великий князь Михаил высморкался, Николай Павлович уселся в кресло.
– Вы мне не дали договорить, – начал было Щепин-Ростовский, но Михаил опять его оборвал:
– Да чего тут говорить! Злодеи, изверги рода человеческого, распренеблагодарные канальи!
– Однако государственные формы…
– Господи, да разве дело в формах! – взмолился Николай Павлович, в некотором роде предвосхищая замечание Достоевского на тот счет, что-де человеческое счастье это гораздо сложнее, чем полагают господа социалисты.
– Нет-с! – вступил генерал Левашов. – Всех этих карбонариев, которые идут против народа, надо направлять в Сибирь законным путем, по этапу, как простолюдинов! Пусть до конца изопьют чашу позора!
– Да вы что, милостивый государь?! – сказал Николай Павлович. – Они мне всех каторжников взбунтуют да развратят!
После того как у Щепина-Ростовского отобрали предварительные показания, в зал ввели Шторха.
– Ну а ты что делал на площади, молодец? – спросил его великий князь Михаил.
Шторх пожал плечами и растерянно улыбнулся.
– А в злонамеренном обществе состоял?
Шторх снова пожал плечами: он действительно слыхом не слыхивал о таком. На все дальнейшие расспросы он также молчал, и даже когда ему пригрозили пыткой, он только испуганно шмыгнул носом.
– Может быть, он и вправду тут ни при чем? – предположил Левашов, когда Шторха отправили под замок.
– Нет, умен, – сказал великий князь Михаил. – Я его знаю: положительно умен и, значит, неблагонадежен.
Весь вечер и всю ночь во дворец свозили участников мятежа. В двенадцатом часу доставили князя Трубецкого, прятавшегося в доме австрийского посланника, свояка.
– И ты в комплекте?! – изумившись, сказал ему Николай Павлович.
Трубецкой сердито отвернулся, так как у него только что украли во дворце шубу.
Михаил Бестужев явился сам; гвардейские саперы оборвали на нем эполеты, потом связали за спиной руки и представили на допрос.
– Так, а ты что, братец, делал на площади? – с ядовитым выражением спросил его Николай Павлович.
– Respirй l’air de la libertй! [58]– ответил Бестужев, сел на ближайший стул и положил ногу на ногу.
– Как же ты смеешь сидеть в присутствии своего государя?! – с искренним изумлением спросил Николай Павлович, поднимаясь в кресле, и вдруг пронзительно закричал: – Встать!
– Извините, ваше высочество, устал, – спокойно ответил Бестужев и даже не пошевелился.
– Величество, а не высочество! – крикнул Николай Павлович. – Слышишь ты, величество!
– А пошли вы… ваше величество!
Николай Павлович по-дурацки улыбнулся и рухнул в кресло.
Тем временем Александр Одоевский писал, сидя в караулке за бутылкой шабли, пожалованной императором: «Заимствовал я сей нелепый, противозаконный и на одних безмозглых мечтаниях основанный образ мыслей от сообщества Бестужева и Рылеева. Единственно Бестужев и Рылеев совратили меня с прямого пути. До их же знакомства я чуждался сими мыслями…»
На поручика Панова в главном вестибюле набросились с упреками Татищев и Голенищев-Кутузов, убийцы императора Павла.
– Злодейство какое: посягнуть на жизнь самого государя! – говорил Татищев. – Да вас, сударь, мало четвертовать!
– В семье не без урода, – сокрушался Голенищев-Кутузов.
– Да что вы кричите, господа? – отвечал Панов. – Если бы вы были теперь поручиками, то непременно состояли бы в тайном обществе!
В комнате дежурного офицера ожидали допроса лейб-гренадер Сутгоф и моряк Беляев.
– Какой сегодня день? – спросил Беляев.
– Да уже вторник, – сказал Сутгоф.
– Сегодня у Тютчевых обед. Вот уж действительно, нет худа без добра: хоть к Тютчевым сегодня на обед не идти – и то дай сюда.
В начале салтыковской лестницы безмятежно спал на банкетке двадцатичетырехлетний поручик лейб-гвардии Финляндского полка Николай Цебриков, немного знавшийся с декабристами, но взятый за то, что четырнадцатого числа он кричал гвардейским морякам: «Куда вас несет, сукины дети!» – что было истолковано одним полицейским чином как команда атаковать.
Между тем допросы шли своим чередом. Перед столиком Левашова нарочито вольно стоял князь Оболенский, который, впрочем, отвечал генералу основательно и охотно.
– Правда ли, что Якубович, обещаясь убить императора, скрежетал при этом зубами?
– Точно не помню, но, кажется, скрежетал.
– При обыске у Бестужевых была найдена колода игральных карт, в коей обнаружены подозрительные комбинации. Что значит следующий подбор карт: трефовый король, туз червей, туз пик, десятка пик и четверка бубен?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу