Виктор Пронин - Дурные приметы (рассказ)

Лариса стояла, упершись спиной в ствол молоденькой лиственницы и подняв голову вверх, будто прислушиваясь к чему-то далекому. Или к самой себе.

— Тихо, да? — сказал Тюльпин, осторожно переводя дыхание. И опять с гадливым чувством понял, что заискивает, что одним только тоном своим просит не бить слишком больно.

Лариса оттолкнулась от ствола и снова пошла впереди.

— Попрощался с шофером? — спросила не оборачиваясь.

«Нервничает, — понимающе усмехнулся Тюльпин. — Пусть. Так или иначе, она сделает сегодня все, что задумала. Интересно, как? С чего начнет? А впрочем, начало уже было...» И вдруг ему стало так жаль себя, что он даже остановился, — все, чего он так боялся, потеряло всякое значение, будто сегодняшняя поездка была давным-давно и он лишь вспомнил о ней...

Постепенно из тумана возникали стволы деревьев, они становились плотнее, словно загустевали. Где-то вверху пролетели большие тяжелые вороны, и, когда они уже скрылись за верхушками деревьев, послышался их надсадный хриплый лай.

— Как жизнь, Тюльпин? — спросила Лариса.

— Нормально. Скоро придем.

— Хандра кончилась?

— А разве она у меня была?

— Тогда отлично.

«Вот оно, — подумал Тюльпин. — Начинается. Еще один порыв. Но сейчас она этого не сделает, иначе потеряется весь смысл вылазки. Хотя... Может и сейчас. Обозлившись на свою нерешительность. Но помогать не буду. Уж мне-то совсем ни к чему...»

Верно шагая в потертых, намокших кедах, Тюльпин настороженно, из-под надвинутой на лоб вязаной шапочки, смотрел по сторонам. К осени у него всегда было суеверное отношение, будто он уже когда-то жил именно в этой осени. И тогда с ним произошла невеселая история. Дело даже не в том, веселая она или нет, — произошло тогда с ним нечто важное... Может, любовь. Или детство. Или умирал он этой вот осенью, в этом лесу. И сейчас тоже должно что-то произойти. Еще эти вороны...

— Вороны — дурная примета, — сказала Лариса, и он замер. Но женщина замолчала, и Тюльпин облегченно перевел дух. «Пронесло», — подумал он и усмехнулся, поймав себя на этой мысли.

Приметы... У каждого они свои, каждый по ходу жизни окружает себя всевозможными знамениями, освящает их верой, молчанием, поклонением. И вряд ли сможет объяснить, почему одни приметы кажутся ему хорошими, другие — дурными. Вороны пролетели — это в самом деле плохо. Напрасно он согласился на эту поездку, ох напрасно. Хотя то, что произойдет сегодня, здесь, могло произойти каждый день и где угодно — дома, на улице, в автобусе... В постели. А что, в постели даже проще. Тюльпин напоминал себе человека, который, стоя на краю пропасти и пытаясь отойти от нее, лишь скользит, перебирает ногами, оставаясь на месте, и сваливает, сваливает вниз последние камни, последнюю опору.

Когда они вышли к реке, опять начал накрапывать мелкий бесшумный дождь. Река казалась неподвижной, и только по желтым плывущим листьям можно было заметить быстрое упругое течение. Сбросив рюкзак, Тюльпин вошел в чащу и вскоре вернулся с охапкой мокрых коряг. Свалив их в кучу, начал разводить костер.

— Может... бог с ним, с костром? — спросила Лариса.

— Думаешь, не разгорится?

— Не знаю... — Она отошла к берегу. Подняв камень, Лариса размахнулась и бросила его подальше от берега. В тумане раздался глухой, замедленный всплеск.

«А ведь она совсем не смотрит на меня, — озадаченно подумал Тюльпин. — То отходит в сторону, то вперед убегает, дело какое-то находит... Значит, ничего не отменяется. Так, наверно, охотник не может смотреть в глаза своей собаке, решив ее прибить или продать. Впрочем, чего это я... Уже с собакой начинаю себя сравнивать... Слабак. Будешь слабаком, если...»

— Лариса! — позвал он.

— Да! — отозвалась она, не оборачиваясь.

«Как по телефону, — подумал он. — Мы разговариваем как по телефону, не глядя друг на друга, не видя... Сначала дома, потом в автобусе, теперь вот здесь... Если бы только разговоры... А то и любовь тоже получается какая-то телефонная. Ложится она в темноте, будто стыдится кого-то, кто тоже в комнате, а может, и в одной с нами постели...»

— Алло! — крикнул Тюльпин.

— Я слушаю! — отозвалась Лариса. — Говори же!

— Да это я так, дурака валяю.

— А! — Она так сумела произнести это «А!», будто поняла для себя что-то важное или убедилась в чем-то невеселом.

Костер долго шипел, плевался, но наконец вспыхнул, затрепетал, хватаясь слабыми огоньками за ветки. Тюльпин сходил к реке, зачерпнул в котелок воды и повесил его над костром. Лариса вынула из рюкзака целлофановый мешочек с уже начищенной картошкой.