Виктор Пронин - Опасный человек

— Потребностям общества.

— Правильно, должно! А где же закон?

— Это он и есть. — Федор развел руками, мол, чем богаты, тем и рады.

— Если я правильно поняла, вы утверждаете, что количество сваренного мною супа должно соответствовать числу приглашенных гостей? — сквозь смех спросила Валерия Александровна.

— Совершенно верно! — подхватил Костя. — А количество закупленных бутылок должно в точности соответствовать возможностям и потребностям ваших гостей!

— Смеетесь? — спокойно спросил Федор. — Смеетесь, — повторил он печально. — И ни на что другое вы не пригодны. Все-то вы знаете, все понимаете, обо всем суждение имеете, и не дай бог сказать такое, что не влезает в ваши умственные колодки! Сразу смешно становится. Раньше на кострах сжигали, на кол сажали, в подземелья прятали, а теперь и надобности такой нет. Достаточно просто посмеяться. И нет человека. Остался болван, которого послушать можно разве что для потехи.

— Вы напрасно на нас обиделись, — сказала Валерия Александровна. — Ей-богу, напрасно.

— На вас?! — Федор усмехнулся. — Нет. Иначе я был бы уж совсем круглым дураком. Вас только пожалеть можно. Говорю же — отработанный материал. Костя вот помоложе будет, и то уже не усвоит ничего нового... Готов. Спекся. И это его даже не печалит. А между тем академик Богоявленский, с которым мы вчера до двух часов ночи толковали, не смеялся. Он бухнулся передо мной на колени. Да. А потом пожал вот эту руку и минут двадцать на меня смотрел — думал. Академик Богоявленский двадцать минут думал, прежде чем слово молвить, вопрос задать. А вам сразу все понятно, сразу и смешно. С вами только на пенсию выходить. Все небось знаете? Все льготы, надбавки, проценты повычислили, а? — Федор неожиданно повернулся к Валерии Александровне.

— А как же, конечно, знаю. — Женщина чуть вскинула голову и подобрала живот. — И вам советую заранее позаботиться.

— Какой же вопрос задал вам академик Богоявленский? — нетерпеливо спросил Олег Алексеевич.

— Как, говорит, ваш закон, уважаемый Федор Дмитриевич, учитывает растущие потребности общества? Вопрос пустяковый, но я не стал спорить с академиком. Сказал, что ему, Богоявленскому, виднее, как это учесть.

— А он?

— Пожал мне руку, вот эту самую, и, можно сказать, облобызал. И вытер глаза.

— Тоже смеялся до слез? — уточнил Костя.

Но Федор только успокаивающе поднял руку, дескать, не надо, такими уколами меня не проймешь.

— Послушайте, Федор! — отчего-то волнуясь, вскричал Олег Алексеевич. — Но ведь в вашем законе все очевидно! Его в детском саду поймут!

— Поймут, — кивнул Федор. — Как и любой другой приличный закон. Чем тяжелее гиря, тем сильнее ее к земле тянет. Очевидно? Чем красивее баба, тем больше вокруг нее мужиков пляшет. И наоборот. — Федор покосился в сторону Валерии Александровны. — Вашему Ньютону яблоко на башку свалилось, а вы уж выть от восторга! Надо же — яблоко вниз упало, а к облакам, надо же, не вознеслось! Ай-яй-яй! Какой мудрый! Одно слово — импортный!

— Ну, на Ньютона ты, Федя, напрасно бочку катишь, — заметил Костя. — Он ничего старик, не зря жизнь прожил.

— Бедные вы, бедные! — тяжело вздохнул Федор. — С вами уж и пошутить нельзя. Даже шутки вам нужны какие-то... колодочные. Чтоб по размеру были, по стандарту международному.

— Опасный ты человек, Федя, — озадаченно проговорил Костя. — Чует мое сердце — есть у тебя второе дно.

— И второе — не последнее, — усмехнулся Федор.

Постепенно стемнело, увлеченные разговором, они не догадывались включить свет и ехали в полумраке. Когда за дверью раздался перезвон стаканов и проводница, не говоря ни слова, вошла в купе, поставила на стол чай и молча вышла, Костя спрыгнул с верхней полки, надел шлепанцы, подтянул брюки, присел на нижнюю полку. Олег Алексеевич начал медленно сдирать обертку с сахара. Валерия Александровна, поставив на колени свою сумку, принялась копаться там, разыскивая что-то к чаю. За окном, мелькали черные стволы деревьев, изредка в сумерках можно было различить фары стоявших у переездов машин, огоньки редких изб. Наткнувшись ногами на авоськи Федора и почему-то впав в легкое раздражение, Костя, не глядя, сдвинул их в сторону, сел ближе к столику. Федор наклонился, поправил свои узлы, поставил их на прежнее место.

— Там труба проходит, — пояснил он. — Отопление... Нагреется моя колбаса, протухнет.

— Ничего, прожаришь раз-другой — сойдет, — усмехнулся Олег Алексеевич.

— Говорят, что с запашком куда полезнее! — хохотнул Костя.