Елена Сазанович: «Я слушаю, Лина…»

– Мне нет абсолютно никакого дела до вашего прошлого. Впрочем, и настоящего. Завтра утром вас не будет. Вы исчезнете. Словно вас никогда здесь и не было. А теперь мне пора спать. Ваше белье в шкафу. Спокойной ночи, – я спокойно и бесшумно прикрыла за собой дверь.

Уснуть мне никак не удавалось. Детектив был отброшен в сторону. Причем на самом интересном месте. Когда молодой и красивый убийца тихонько прокрадывается в комнату к одинокой женщине – очередной своей жертве. С какой целью – мне уже пришлось догадываться самой. Поскольку дочитывать эту немую сцену у меня не было большого желания. Хотя я безусловно решила, что эта история не про меня. Поэтому я как можно беззаботнее валялась на постели, качая ногой. И все же чувствовала что-то неладное. И притворство этого незнакомца я чувствовала тоже. То ли в его голосе. То ли в его небрежных жестах. Он был, пожалуй, слишком уж подчеркнуто вежлив. Но я отлично поняла, что этот парень вежливостью не отличается. Конечно, я не боялась, что он посмеет прикоснуться ко мне. Уж кто-кто, а ятаким бродягам в состоянии дать отпор.

И все же я была начеку. И мои опасения оказались далеко не напрасны.

Я услышала этот подозрительный шорох в прихожей. И мгновенно очутилась там. И мгновенно вспыхнул свет. Он пошатнулся. И в его раскосых глазах промелькнул дикий страх. А его руки дрожали, держа мой расстегнутый черный портфель.

Мои губы скривились в презрительной усмешке. Грязный мальчишка! Из грязной подворотни! Он слегка покраснел. И его зеленые глаза по-собачьи преданно смотрели на меня.

– Простите, – еле слышно пролепетал он. – Я не хотел. Я, правда, не хотел. Я никогда не брал, никогда не прикасался к чужим вещам. Я не вор. Поверьте, я не вор…

– Да уж, конечно! Про твое аристократическое происхождения я все поняла! Но заруби на своем перебитом носу, мой дорогой мальчик! Когда чужие сумки берут без спроса – это называется не иначе, как воровством! Или вас этому не учили в вашем колледже?!

Мой голос повысился до крика. Мое лицо оставалось непроницаемым.

– Но я… Но я… Поймите… Выслушайте…, – он попятился к двери, словно чувствуя, что я его вот – вот ударю.

Мне и впрямь хотелось залепить ему хорошую оплеуху. Но я не привыкла бить детей. Пусть и великовозрастных.

Мой солидный портфель в его неловких руках перевернулся. И из него полетела всякая мелочь. Я поморщилась. А он опустился на колени и стал лихорадочно все собирать, изредка с испугом поглядывая в мою сторону.

Я чувствовала свое превосходство. И мне это нравилось. Я вплотную приблизилась к парню.

– Зачем ты это сделал? – спросила я. И, не отрываясь, посмотрела в его блудливые кошачьи глаза. Как ни странно, я действительно не верила, что он вор. Но это ничего не меняло.

Его глаза беспомощно забегали по полу.

– Я… Мне… Мне нужны деньги.

– Мне тоже, как ни странно.

– Да, но я даже не мог купить билет… Мне нужно будет скоро уехать. А я не могу купить билет…

Какая милая непосредственность! Какая святая наивность! Он посмел нарушить мой драгоценный покой, этот маленький оборванец. И за это еще требует денег!

– Я дала тебе крышу над головой. И ты за это меня обокрал, – по-прежнему безжалостно, учительским тоном отчитывала я его.

И вот тут он не выдержал. Я сознательно провоцировала его. Я прекрасно знала, что рано или поздно он не выдержит. Раскроет свои карты. И мне необходимо было толкнуть его на это. Чтобы самой себе еще раз доказать. Что такие подвальные мальчишки способны на все. Что потупленный взгляд и дрожащие руки – это маскировка ради достижения своих гнусных целей любым путем. Он был одним из них. Я самой себе это в очередной раз доказала. Я в очередной раз оказалась права.

Он оскалил свои белые неровные зубы.

– Между прочим, только идиотки пускают в дом первых встречных. У тебя, тетя, был выбор. Ты выбрала меня.

Тут я не выдержала. Чтобы выдержать «тетю» нужны стальные нервы. У меня они были всего – лишь железные. Нахальный! Грязный подонок! До чего я не переношу таких развязных подвальных юнцов. Они способны на все. В этом я нисколечко не сомневалась. Я, выросшая на Толстом и Тургеневе. В оранжерее, среди белых лилий. На нежных маминых прикосновениях. Я, не знавшая грубых слов и пощечин. Не знавшая бродяжничества, подвальных сборищ, нужды. Я такое, конечно, выдержать не могла. Я не знала, каков мир этого мальчишки. И не желала знать. Зато я прекрасно помнила свою юность. Я прекрасно помнила, какой была я. И считала, что мое безукоризненное прошлое давало мне право на суд. Я помню, как мама нежно улыбалась мне. И легонько проводила ладонью по моему лицу. И я успокаивалась.