Елена Сазанович - Циркачка

А потом мы гуляли по вечернему городу. И Гришка нам взахлеб рассказывал о проекте своего первого моста. Капа слушала его с широко раскрытыми глазами. И, действительно, посмотреть было на что. Я всегда поражался изменению Гришки, когда он нам возбужденно доверял свои идеи, свои причудливые фантазии. Он даже хорошел в этот миг. И даже худел. Его широкое лицо заострялось. И его глаза лихорадочно блестели. Какой-то удивительно благородный блеск появлялся в его глазах, скрытых за безвкусной оправой. И его преображение заставляло нас ему верить и слушать его. Особенно Капу приводили в восторг его невероятные проекты. Она была уверена, что из Гришки получится великолепный архитектор. И если бы ей сказали, что всего через каких-то жалких семнадцать лет она встретит его за кружкой пива в каком-то дешевом ресторанчике. Обрюзгшего, постоянно что-то жующего человека, лениво бубнящего о бессмысленности нашей жизни и о каких-то небывалых дорогах вечности. Она, Капа, в жизни бы в это не поварила. Впрочем, кто из нас тогда бы в это поверил?

– Он будет настолько высокий! – размахивал своими толстыми руками Гришка. – Что звезды над головой приобретут невероятно огромный формы.

– Неужели? – не верила Капа своим ушам.

– Ну да! Ну конечно! Ощущение, что ты идешь в гору! Прямо дух захватывает. Представляешь! А воздух! Чистый! Прозрачный! Пей сколько хочешь! И весь мир, как на ладони, – Гришка в порыве своего страстного монолога схватил Капу за плечи. – Ведь ты мне веришь Капа! Ну, правда же? Веришь?

– Ну конечно! Конечно, верю! – искренне кричала ему в ответ Капа. – Я никогда не была в горах. А тут… Какая удача! Каждый день! И чистый воздух. Пей сколько хочешь! И звезды – прямо в ладони…

– Ладно, старик. Идет. Считай, что уговорил, – Влад хлопнул Гришку по плечу. – Свой второй репортаж я назову «Мост, убегающий в небо». Красиво, старик?

– Здорово! – ответила вместо Гришки Капа. И остановилась возле своего дома. – Ну, мне пора.

Не знаю почему. Но мы втроем тупо и молча уставились на нее. А она… Не отрываясь. Не стесняясь, смотрела на меня одного.

Гришка едва прикоснулся к руке Влада. Тот понимающе кивнул. И они медленно стали удаляться в осеннюю ночь.

Она по-прежнему неотрывно смотрела на меня. И в ее глазах я прочитал вызов. Скорее всего, он был вызван ее смущением.

– Мои уехали, Паганини. Я сегодня одна. Зайдем?

Не знаю почему, но я отрицательно покачал головой. Не знаю – почему. Скорее это была реакция на ее вызов.

– Но почему? – в ее вопросе уже прозвучала просьба.

– Нет, Капа, – я вновь упрямо помотал головой. Уже догадываясь почему. Я просто испугался.

– Паганини, – уже с нескрываемой мольбой просила она.

– Только на минутку, Паганини.

На моих губах выступила кислая ухмылка. Такая идиотская, что самому стало противно.

– Уже поздно, Капа. Уже пора спать. Иди, – и я легонько ее подтолкнул к двери подъезда.

Ее глаза с ненавистью, злобой, презрением впились в меня.

– Идиот! – выкрикнула она. И губы ее по-детски задрожали. – И что бы никогда! Никогда! Не смел мне звонить! Мне плевать на твою бездарную музыку! – и она мигом скрылась в подъезде.

А я, приподняв воротник пальто, кинулся догонять своих верных товарищей. И искал причину своего отказа. Я пытался восстановить в памяти ее танец с Владом, когда они так близко касались друг друга. И я понимал, что это не то. Это не причина моего ухода. Я понимал, что я просто испугался. Испугался этой душной осенней ночи. В которой мы были бы только вдвоем. Я еще никогда не любил. И И я испугался любви. Я испугался утра. В которое придется смотреть друг другу в глаза. Испугался слов, которые нужно будет говорить этим утром. Я испугался любви. Потому что еще никогда не любил. Я знал, что пожалею о своем уходе. Но страх оказался сильнее любви. Сильнее потери. И я догнал своих верных товарищей. А они с недоумением пялились на мою съежившуюся фигуру с поднятым воротником. И Влад выдавил:

– Не переживай, Паганини. Женщины любят поломаться. Это их главный козырь. В следующий раз она тебя обязательно пустит. Уж поверь моему горькому опыту.

А Гришка в ответ промолчал. Опыта у него не было никакого. Но по его глазам я понял. Что Капа еще больше возвысилась в его воображении. За свою неприступность и гордость. И только я знал истину своего отказа. Но ничего не сказал. Не мог же я признаться, что в этот вечер мы с Капой поменялись местами. Что я поступил глупо. Наверное, не по-мужски. Но именно потому, что полюбил. Иначе бы я непременно принял ее приглашение.