Элиот Шрефер - Тусовка класса «Люкс»

– Ни хрена подобного.

Ной видел его только в профиль.

– Все нормально, понимаешь? Все совершенно нормально. Тебе нечего стесняться, тем более здесь. Никто не собирается тебя осуждать.

Боясь, как бы Федерико не подумал, что он теперь его презирает, Ной встал и подошел к нему.

– Мы тогда с Гэвином поссорились, – заговорил Федерико, – это тот парень из квартиры. Он меня случайно увидел, когда я был с Диланом и Зигги, и мы притворились, будто бы друг друга не знаем. Короче, он посадил Дилана и Зигги перед теликами, а мы, в общем, пошли в другую комнату, понимаешь?

Ной кивнул.

– В общем, мы болтали, а потом уже не болтали, короче, ты понял. А потом он сказал, чтоб я перестал, ну я и перестал, а он поворачивается, и я вижу – улыбается, доволен до чертиков, что Дилан в другой комнате сидит. В общем, я разозлился, он хотел, чтоб мы все подключились и устроили типа групповуху. Короче, мы разругались, я хотел уйти, но вышло так, что я его завалил.

– Значит, ты не запал на Дилана? – спросил Ной.

В глазах Федерико мелькнула ярость.

– Господи, да кого ты из себя строишь – гомофоба?

Ной покачал головой:

– Ничего не поделаешь, старик, я бы и девушку об этом спросил, если б она начала встречаться с кем-то из моих учеников. Я просто хочу убедиться.

– Нет, не запал. – Молчание. – Он ничего не знает, и ты не говори.

Ной кивнул.

– А если б даже запал? – вдруг снова рассердился Федерико. – Ты бы ничего не смог мне сделать.

Ной прищурился:

– Нет, не смог бы. Просто не надо, ладно? Не давай ему наркотики. Не втягивай его в опасные ситуации. Оставь его в покое, ладно?

Федерико с вызовом подбоченился, словно револьвер в кармане демонстрировал.

– А сейчас я пойду на вечеринку, идет?

– Послушай-ка… Федерико резко повернулся:

– Нечего учить меня, что делать!

– Если ты втянешь этого парня в неприятности!.. – закричал Ной. Дверь захлопнулась. Ной пошел в свою комнату и тупо уставился на постер Анны Курниковой с оторванным углом. Снова и снова принимался он разглядывать этот уголок, пока не услышал, как захлопнулась дверь: Федерико ушел. Тогда он сел на свою кушетку и тупо оглядел комнату. В углу аккуратно были сложены его пожитки. Остальная комната принадлежала Федерико, всюду валялась его пропотевшая синтетическая одежда и витал едкий запах дешевого лосьона. Ной лег и закрыл глаза. Он решил, что вздремнет и встанет, когда вернется Олена. Они могут прогуляться по Гарлему, если отважатся, или просто посидеть в гостиной и поболтать. Он представил, как она смотрит на него, огонь в ее глазах. Сквозь смеженные ресницы пробивался фосфоресцирующий свет лампы; Ной смотрел на это яркое пятно и думал о ней, призывая ее поскорее вернуться домой.

Когда он открыл глаза, в окно светило солнце. За ночь он смял и перекрутил выходную рубашку, ноги в выходных брюках, которые он забыл снять накануне, вспотели. Он встал и посмотрел на часы: без десяти восемь. Полчаса на то, чтобы добраться к Тейерам. Он распахнул дверь.

Умытая и одетая, Олена сидела на обтянутой потертым твидом кушетке и работала над СЭТом. Вокруг были разложены ручки и фломастеры. От одного из них на ее тонком запястье осталось розовое пятнышко. Увидев Ноя, она оживилась, улыбнулась.

– Ной! А я уже стала беспокоиться. Ты не появился на занятии. – Она засмеялась. – Я уж испугалась, не сгинул ли ты.

– Прости, пожалуйста, – щурясь от света, сказал Ной и потер лицо. – Я думал, что просто вздремну. Мне так хотелось с тобой поговорить, узнать, как у тебя дела.

– Прекрасно, спасибо. А вот у тебя, кажется, так себе.

Ной положил руку ей на плечо.

– Верно. И я проспал наше занятие. Завтра наверстаем, идет?

– Хорошо, Ной. Правда, ты уже сейчас можешь исправиться, если дашь определение слову «элегический».

Ной так и сделал и бросился в ванную. Когда он выбегал за дверь, Олена вручила ему большой ломоть поджаренного хлеба.

Желтые такси редко заезжали в Гарлем, так что Ной поймал частника. Они сошлись на двадцати долларах и припустили по Риверсайд. Откинувшись на виниловое сиденье, Ной смотрел на голубые блики Гудзона и пытался вспомнить, чему он сегодня собирался учить Таскани. Он смутно помнил, что задавал ей французский перевод; можно было начать с него.

Включив мобильник, он обнаружил два новых сообщения. Он ненавидел утренние сообщения – как правило, от родителей его учеников, которые за ночь умудрялись изобрести себе новый повод для беспокойства. Он угадал: первое сообщение было от матери Кэмерон Лейнцлер.