Элиот Шрефер - Тусовка класса «Люкс»

На этот раз он решил посвятить полчаса на бегущей дорожке тому, чтобы как следует обдумать свою дальнейшую учительскую карьеру. Он смутно помнил, что в прошлом уже делал подробный расклад, но напрочь забыл, какие тогда определил стратегии для достижения успеха. Все его вступительные эссе теперь казались ему пустыми, беспредметными, обычным псевдоученым фиглярством. Прежде ему так хотелось снова преподавать; он взахлеб рассказывал своим друзьям, как ему не терпится снова стать кирпичиком в фундаменте храма науки. Была и еще одна, тайная, причина: профессора пользуются уважением, принадлежат к привилегированному миру. Для него, не ждущего ниоткуда наследства, не имеющего тяги к бизнесу, преподавание в университете было прекрасной возможностью пробиться в этот высший мир. Но сейчас вся его энергия направлена на то, чтобы править эссе Дилана, Кэмерон и других. Высший мир, сфера, куда он так рвался, принял его в гувернантки.

Глядя на свое отражение в зеркале напротив – лампасы калвин-клайновских треников двигались в такт его бегу, – Ной осознал, что занимается тем, что, как он думал, перерос еще в старших классах, – пытается казаться крутым парнем. Может быть, это оттого, что он все время общается с подростками. Он постоянно думал о касте имущих, прикидывал, кто имеет больше шансов к ней присоединиться. Когда Ной был подростком, желание быть крутым не имело далеко идущих намерений, тогда ему достаточно было стать популярным. Когда цель была достигнута, стало ясно, что этим все и исчерпывается, да и достижение было какое-то иллюзорное. Но здесь, на Манхэттене, в мире, населенном супермоделями и людьми, которые не хранили крупицы своего успеха в шкатулке, а строили из него замки, – здесь стремление к популярности было насущной необходимостью. Директора инвестиционных банков в прошлом были не книжными червями с перхотью на воротнике, а завсегдатаями светских вечеринок. Претендующие на популярность золотые мальчики не позволили бы себе появиться перед публикой своего круга растолстевшими или с облупившимися на солнце носами. Эти «крутые» ребята активно занимались благотворительностью, выпускали журналы и назначали свидания детям влиятельных друзей своих родителей. Они приобретали связи, обходительность и способность окружать себя людьми такими же, как они сами, и хорошо усвоили золотое правило Манхэттена: хочешь преуспеть – раскрепостись и будь в форме. Дилан владел этим мастерством, а Ной, несмотря на все свои познания и учебу в университете, – не вполне. Он завидовал Дилану. Да, признался он себе, отирая льющий со лба пот, он ему завидовал.

Ной разогнался до восьми с половиной миль в час, и тут вырубили электричество. Дорожка резко встала, он шлепнулся на пол вниз лицом и едва не потерял сознание. Стало темно, и он услышал стоны таких же спешенных тяжеловесов-латинос. Пошатываясь, они поднялись, в неверном свете, льющемся сквозь грязное стекло с Бродвея, кое-как нашли друг друга и побрели на улицу.

У выхода маячила внушительная фигура Федерико; он охотно, но малоэффективно помогал людям выбираться наружу.

– Ной, старик, вот здорово! Как дела-то? Ну и набрался же ты тогда! Просто удивительно, как в штаны не написал.

– Я подумал, может, здесь похмелье скорее пройдет Вообще-то не очень помогает. А что случилось?

– Да не знаю, электричество отрубилось. Видал ту сучку, с которой мы вчера зажигали? Ох, заводная стерва!

– Ну, так что мы будем делать?

– Я с ней собираюсь еще разок пересечься. А ты можешь со своей. Пустим хорьков побегать, а?

Солнце ударило Ною в глаза. «Пустим хорьков побегать» показалось ему фразой из учебника зоологии.

– Нет, я имел в виду, что делать с электричеством?

– Да ничего. Домой пойдем. Ты ведь возле Риверсайд-драйв живешь? Пошли вместе.

Они пошли по Бродвею. Ребятня с металлическими трубками и теннисными мячиками играла в стикбол 5, уличные торговцы продавали с тележек ломтики манго на палочках, пожилые мужчины сидели по четверо за фанерными столиками и играли в домино, владельцы винных погребков спешно распродавали подтаивающее мороженое. Оставшись без электричества, народ высыпал на улицы, словно перед началом большого празднества. Ной вдруг почувствовал симпатию к своим соседям, которые в самом рядовом событии успели найти повод для веселья. Возле дома, где жил Ной, они немного поговорили, потом Федерико сказал:

– Эй, а у тебя есть свечи? Скоро ведь стемнеет. Будешь сидеть в темноте.