Канта Ибрагимов - Стигал

Как кувалдой по голове. Резко нажал тормоз, машина заглохла. Минуту, а может гораздо больше, я просидел, пребывая в какой-то прострации, пытаясь сообразить – как мне быть?.. И что я сделал? Я поехал исполнять свой служебный долг. Я знал, что грабители вооружены, что их человек пять-шесть, но я был очень зол, словно они воруют не только нефть, но и причастны к похищению моего сына. Впрчем, в более поздние времена, когда народ от войн, хаоса, беспредела и безнаказанности очерствел и, что греха таить, набрался некой дикости, со мной бы в такой ситуации очень просто разобрались – кокнули бы. А тогда я этих злоумышленников не только прогнал, но и в запальчивости порукоприкладствовал. А рука у меня тяжелая, Бог дал мне природную силу. Только не думайте, что я сам себя как-то стараюсь обелить. Лишь для самого себя пишу, знаю, что эти записи никто не прочитает. А в ту ночь, как положено, до утра продежурил, поехал домой, и когда понял, что ситуация серьезная, написал заявление на отпуск. Ни я, никто иной не слышал, чтобы в Чечне когда-либо людей воровали. А тут беспредел – всё воруют, вот дошли и до такого. Если честно, то я даже представить не мог, что моя семья может попасть в поле зрения таких бандитов. Ведь я просто труженик, живу, как я считал, трудом праведным и никаких излишков не имею. Видимо, тут сыграло роль, что нефтяник, какой-никакой, а начальник. И я знаю, что благоденствовали многие начальники поважнее меня и попрактичнее, то есть богаче. Однако позарились на меня – посчитали слабым, беззащитным. Последнее просто угнетало меня. А состояние сына? Ему всего пятнадцать – какой физический и психологический надлом! Как он? Где он? И вообще, живой ли? Такое пережить нелегко, но ради сына надо, надо мобилизоваться, надо быть готовым к ударам судьбы, даже к бою. Но с кем?

На что-то надеясь, я первым делом обратился с заявлением в прокуратуру и милицию, там лишь зарегистрировали мое отчаянье и в бессилии пожали плечами – их не финансируют, зарплаты нет, даже служебный транспорт заправить нечем. Словом, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Надежда только на самого себя, и я заметался. Что я только не делал и куда только не ездил – никаких следов и признаков, даже зацепиться не за что. А самое тяжелое – состояние жены. При мне вроде держится, да на заплаканном, разбитом горем лице все написано. И тогда я ей предложил: уезжай, куда хочешь, уезжай – туда, где музыкальная школа есть, да и мне в одиночестве, наверное, стало бы полегче, ведь я теперь и за остальных членов семьи боюсь. А она ни в какую…

Ровно через месяц, день в день, вот так они рассчитали, нам подбросили записку. Выкуп – 250 тысяч долларов. У меня и двух с половиной тысяч не было, а если бы и были, ни копейки не дал бы. Да дело двинулось, как у нас бурильщиков говорят, – вышли на пласт. Хотя записку подкинули ночью, и машина была без номеров, да в республике не так уж много черных «BMW», к тому же крыло побито. А мы ведь тоже не просто так сидели – ждали этого момента, этого контакта, и даже попытались бандитское авто перехватить, но мерзавцам как будто терять нечего – пошли на таран, а машина у них мощная, крепкая, просто отшвырнула мою «Ниву» и словно растворилась в ночи, оставив на асфальте стойкую гарь, как след не только машины, но и как их жизни и их черных дел. И по этому следу, словно ниточка в руки попала, медленно, как бы по-пластунски, боясь их вспугнуть, буквально пополз я по выбранной ими же жизненной тропе, и с каждым движением, по мере приближения к ним, мне становилось все ужаснее и ужаснее, вплоть до тошноты и омерзения. Это были не просто нелюди и бандиты, это были подонки и отморозки, вооруженные не только оружием, но и всякими новыми псевдорелигиозными догмами, и в их головах (а души у них не могло быть) – не любовь к Богу и к людям, а зависть и ненависть, алчность и злоба, наглость и трусость, безумство и болезнь, тщеславие и страх, которые они хотели заглушить таблетками, анашой или насваем. Чем больше я узнавал об этой банде, тем становилось страшнее, страшнее за остальных членов семьи. И тогда я буквально в приказном порядке потребовал, чтобы жена с двумя детьми из республики выехала, выехала туда, где есть порядок и какая-то власть. Жена выбрала город Ставрополь. Во-первых, рядом, а во-вторых, как позже выяснилось, туда на жительство выехала учительница Шовды по музыке. Вот так. Даже в самые тяжелые дни жена все же думала о музыкальном образовании дочери, и маленькая Шовда уже лишь об этом думала и мечтала. Но мне тогда было не до музыки. Правда, с отъездом семьи у меня словно руки развязались, и что я сделал в первую очередь? Купил оружие. Много-много разнообразного оружия. Оно свободно продавалось – на любой, как говорится, вкус и цвет. Однако все же это конфликт, вражда, война, а я, в принципе, один. Конечно, вокруг меня сыновья дяди Гехо, родственники, односельчане и люди моего тейпа, но это не близкие родственники, и подвергать их риску, а потом и подводить к кровной вражде я не хочу и не могу, хотя они днем и ночью возле меня. А тут вновь получаем послание – бандюги на то и бандюги, совсем обнаглели – две недели срок, не то убьют… И еще подбросили видеокассету, на ней мой сын совсем худой, грязный, жалкий, плачет, просит меня о помощи.