Эдуард Тополь - Новая Россия в постели

И я пошла в общую комнату, где телевизор, села на диван и думаю: «Только бы не расплакаться и не наорать ни на кого». Хотя я обычно не кричу на мужчин. Но если я обижена чем-то, я делаюсь циничной и ехидной. Поэтому я приказала себе молчать. При том, что окружающие стали меня как бы жалеть. Это меня вскипятило, просто кидануло вообще вверх. Черт подери, меня жалеют! Да это же предел, тьма-тьмущая, это мое полное фиаско! Меня жалеют! Ко мне подходит хозяин сауны и говорит: «Знаешь, Алена, твой Мартин сволочь, но я тебя в обиду не дам». Потом подходит эта змея Зарема со своей улыбкой: не бери в голову, ты у нас все равно самая лучшая! А мне все эти похвалы… — да лучше бы они сказали, что так мне, дуре, и надо! Это бы мне больше помогло, это бы меня укрепило.

Короче, некоторое время прошло, я не успокоилась. И тут появляется Мартин, садится рядом, обнимает меня за плечи и говорит эдак интимно: «Алена, сейчас мы идем заниматься любовью втроем с Никой». Я развернулась и громко, так, чтобы все слышали, говорю: «Мартин, ты идешь, куда ты хочешь, я не иду никуда!» Эта фраза была настолько четко сказана, что все вокруг смолкли. Он побледнел: «Как ты смеешь со мной так разговаривать?» Я говорю: «Мартин, если ты еще минуту будешь касаться меня своими грязными руками, ты меня больше вообще никогда в жизни не увидишь!» Все молчат, но все всё видят и слышат. Я слегка разворачиваюсь к нему спиной, и его рука падает с моего плеча. Он встал и ушел. И тут я вижу сияющие глаза Заремы. Я начинаю что-то соображать, но мне уже на все плевать, меня понесло, я ушла на кухню и стала пить. Хотя я пью очень редко или практически никогда. Но тогда я понимала, что что-то нужно сделать, как-то себя разрядить и выразить.

Я не знаю что потом происходило в сауне, я была на кухне. Ко мне пришла моя подруга Наташа, единственная, с которой Мартин еще не спал, и мы с ней просто поговорили от души о том, что меня снедало. Потом все вышли из сауны огромной толпой. Было очень поздно. Не было ни автобусов, ни метро, это было в три или в четыре утра. Все стали ловить такси, а мы с Наташей ушли вперед. Светало, было раннее утро. Я оборачивалась с глазами, как у раненого быка, и видела, что он идет под ручку с этой Никой. Меня от этого колотило, как ненормальную. Я не ревела, я была в ярости. Я шла и громко говорила Наташе, что я ненавижу Савельева, потому что он подкладывает своим друзьям этих чертовых аспиранток. Зачем ему это надо и чего ему не хватает? Все в таком духе. Это продолжалось всю дорогу, я была в состоянии аффекта. Впервые в жизни я лишилась своей мудрости, терпения и так ярко, при всех, сжигала себя. И тут Зарема подкладывает мне вторую свинью. Она рассказывает Савельеву, что я матерю его на весь Мичуринский проспект. А дорога-то длинная, мы шли по ней, заворачивая к трамвайному кругу и надеясь поймать первый трамвай. Мартин все шел за ручку с Никой. И тут меня догоняет Савельев. Хватает за плечи и разворачивает к себе. И я вижу, что он тоже в ярости. Он на меня: что ты несешь? как ты смеешь? Я на него: «Знаешь, Павел, пошел ты к черту! Плевала я на твою аспирантуру и на твоих аспиранток!» И толкаю его в живот. Но он сильный, он меня не отпускает. Я его отталкиваю, я вырываюсь, мы с ним практически деремся. И он видит, что я просто в невменяемом состоянии, он говорит: успокойся. А я не могу. Тут подбегает Илюша и говорит: только не деритесь! А я уже не способна остановиться, у меня истерика, сопли и слезы. И тогда Савельев сделал то, что я когда-то сделала с маленьким «эпилептиком», сыном хозяина сауны. Он меня прижал к себе крепко-крепко. Я еще, как маленький ребенок, колошматила его в живот кулаками, пытаясь вырваться. Но поняла, что это уже смешно. И выдохлась. А он впервые визуально увидел, что мне плохо. Никогда это раньше так явно не проявлялось. Он говорит: «Все, успокойся. Давай разберемся. На самом деле я эту Нику держал для себя. Она мне безумно нравится. И вдруг я вижу, что Мартин, как десантник, прыгает к ней в бассейн и начинает ее охаживать. Я, конечно, со своим животом не могу с ним сравниться. А Ника на него клюет. Ты понимаешь, как мне обидно? Я ее в Архангельске нашел, я ее в Москву вытащил, она для меня свет в окошке, а он таким наглым образом просто выдрал ее у меня из зубов! А ты говоришь, что я ее подкладываю!»

И вот мы стоим вдвоем и ревем. Потому что мы с ним одинаковы и оба оказались в дерьме.

Но это еще не был конец. Я пришла домой и легла спать. Я была как в тумане, руки какие-то ватные и все тело разбито, как отбивная. Это физиология, потому что после стресса человек размякает. Потом явился Мартин, стал что-то рассказывать, а я пыталась ему объяснить, как он меня обидел. Он сказал: да что ты! Да ты там лучше всех! Просто бывают такие моменты… И как-то он меня в ту ночь успокоил, и мы опять занимались любовью, но утром у меня не было ощущения, что все прошло. Казалось бы — подумаешь, Мартин в очередной раз кого-то трахнул, что ж такого? Все равно мы с ним женимся через полгода. Но он убежал на работу, а я осталась наедине со всем тем, что было вчера. И — с телефоном. Который, конечно, включился в десять утра и звонил весь день. Потому что всем нужно было выразить мне свое сочувствие и подлить масла в огонь. Какой Мартин негодяй, как это было, Ника моих подметок не стоит, Савельев меня надул, они с Заремой уже давно Мартину эту Нику подкладывают. И так далее. Но постепенно из массы деталей стала вырисовываться некоторая картина. Оказывается, они сношались в бассейне, пока я пила на кухне какой-то дурацкий пунш. Второе: Ника меня ругала за мою грубость, а он с ней шел то под ручку, то за ручку и переубеждал ее, говорил, что я хорошая. То есть он не бросил ее и не сказал: «Заткнись, такая-сякая», и не побежал за мной.