Дмитрий Вересов - Невский проспект

Попрощался и подошел к окну, за которым плотной стеной встал нередкий в Ленинграде туман. «И говорит по радио товарищ Левитан, в Москве погода ясная, а в Лондоне туман». И ветки деревьев в этом тумане были похожи на руки утопающих, взывающих о помощи. Кто бы ему руку подал, вытащил из этого заколдованного круга? В такие моменты хочется, чтобы рядом было родное плечо. Плечи. А плечи и все остальное далеко. И спасение утопающих, как обычно, – дело рук самих утопающих.

В эту ночь ему приснился кошмар. Снился Ипполит Федорович, который объяснял, что третий допуск – это вовсе не бумажка. Это Комитет хочет, чтобы мы так думали, а на самом деле Третий Допуск – это немецкий агент, которого погрузили в анабиоз и похоронили в подвалах за семью печатями, и когда он проснется, тут и настанет конец света.

И вот тут Вадим понял, что он спит. Но сон был нежной материей и под его пристальным и беспощадным взглядом стал расползаться, лопаться по швам, быстро истлевать и вдруг исчез. Как это любят показывать в фильмах – человек просыпается с криком и резко встает в постели. Глупый штамп – никто так не просыпается. Он просто открыл глаза и лежал, прислушиваясь к стуку дождя по жестяному карнизу. Мерный стук, словно солдаты маршируют. День и ночь, день и ночь мы идем по Африке, только пыль от шагающих сапог…

Спустя примерно месяц после начала работы в НПО у Иволгина состоялся еще один разговор с Колесниковым. Направляясь на встречу с ним, Вадим предполагал все что угодно. Может быть, в комитете подумали-подумали и решили выставить неблагонадежного Иволгина за порог оборонного предприятия? Еще фотограф этот подложил свинью – такая же жертва системы, но тут уже каждый сам за себя!

Колесников улыбался, перелистывая какую-то тетрадь в клеенчатой обложке и, посмотрев на входящего Вадима, улыбаться не перестал.

– Садитесь! – он кивнул.

Иволгин сел, тоскливо оглядываясь. На стене висел портрет генерального секретаря с четким мушиным пятнышком на начальственном лбу. «Боятся дырку протереть, – подумал он, – вот и не смывают».

– Как вам у нас работается? – спросил участливо Колесников.

– Спасибо, не жалуюсь, – сказал Вадим и добавил искренне: – Даже лучше, чем я думал.

Колесников покачал головой, словно этот ответ имел чрезвычайную важность.

– А дочка как?

– Прекрасно, – сказал Иволгин и насупился, словно только теперь вспомнил, с кем он, собственно говоря, беседует. – Я вам зачем-то понадобился?

– А вы не торопитесь, товарищ Иволгин! Мы же с вами нормальные люди, почему бы и не поговорить по-человечески. У меня, между прочим, тоже сын растет. Тройка на тройке. Я догадываюсь, о чем вы сейчас думаете: «О чем с этим монстром можно говорить по-человечески?!» Можно, товарищ Иволгин, можно. И нужно. В конце концов, не вы единственный, кто вынужден расплачиваться за чужие преступления. Или скажем мягче – проступки…

Иволгин заерзал в кресле. За окном срывались, отмеряя секунды, капли с тающих сосулек.

– Знаете, – сказал Колесников, – когда в моей жизни наступает черная полоса, я вспоминаю бло-каду. Да, да! Это, может быть, покажется вам слишком пафосным, неискренним, но это правда. Ку-рите?

Он протянул Иволгину открытую пачку. Сигареты «Друг», старые знакомые. Вадим замялся, курить в кабинете по-приятельски с гэбистом казалось ему странным. Всплыла какая-то сцена из трех мушкетеров. Он в роли д’Артаньяна, а Колесников, стало быть, – кардинал…

– Не стесняйтесь! – сказал гэбист и, перехватив взгляд Иволгина, посмотрел на генерального. – Он не станет возражать!

Он почти по-отечески посмотрел на Вадима.

В кабинете ненадолго повисло молчание.

– Да! – поднял палец Колесников, устремив взгляд куда-то в бесконечность. – Блокада! Что значат все наши неприятности, большие и малые, по сравнению с тем, что пришлось пережить тем, кто здесь оказался. Вы знаете, что немецкие войска были почти в двух шагах от места, где мы с вами находимся? И если бы фон Лееб не получил приказ Гитлера отдать часть своих подразделений для переброски на московское направление, вполне вероятно, что, несмотря на весь героизм защитников, город бы пал!

Вадим напрягся. Сразу всплыли в памяти рассказы в курилке. Случайно Колесников затронул тему с немцами или он в курсе того, о чем там говорилось? Все может быть. Вадим попробовал вспомнить, кто там был с ними. А хотя – гадай, не угадаешь. А может, у них жучки везде распиханы?!

Колесников кивнул, следя за выражением его лица, словно догадался, о чем сейчас думает его посетитель.