Игорь Адамацкий - Утешитель

К. М. изобразил на лице недовольство.

– Худшей мести нельзя и придумать, шеф, – сказал К. М. – За что вы меня так? Неужели я настолько прогрессивно маразмирую, что созрел для начальства?

– Все нормально и морально, – успокоил Начтов, – девочки пусть работают, а ты ими руководи… С умом, терпением и душевной приязнью. Осуществляй, так сказать, стратегию тактики. Ну-ка, попробуй. Начинай руководить прямо сейчас. Поставь задачи. Потребуй чего-нибудь трудновыполнимого, чтобы заранее возвысить себя до положения изначальной и вечной правоты.

К. М. откашлялся, улыбнулся дистиллированной улыбкой.

– Стало быть, так, коллеги. Отсчет рабочих смен начинаем с сегодня. Начало работы исчисляем с полдесятого, учитывая вашу молодость и сонливость. На службу не опаздывать. Бюллетень не «косить». До конца рабочей смены не «линять». Правила внутреннего и внешнего распорядка выполнять неукоснительно. В служебном помещении не держать ни животных, ни посторонних лиц. Работайте с головой, веря, что вы все на свете знаете и от вас все на свете зависит. Время от времени я буду звонить вам и несвоим голосом проверять вас.

Шеф одобрительно кивал и насмешливо улыбался стажеркам. К. М. нарочно говорил долго и нудно, девочки скисали и зевали.

– Таким образом, – уныло заключил К. М., – в позитивной части своего труда вы обретаете некоторую толику нравственного удовлетворения, тем самым восполняя витаминный запас души, а в негативной части вашей работы вас ожидают грустные эмоции, печальные размышления о несовершенстве человеческой породы, но в результате энтропийный баланс утешителя вы удержите на оптимальном уровне.

– Слышали? – спросил Начтов, строго оглядывая стажерок и дожидаясь от них утвердительных кивков. – За работу, молодежь. А мы пойдем пить пиво. Когда вырастете, мы будем вас брать с собой, – захохотал шеф.

Вечером того же дня Марина улетала. Провожали ее Начтов и К. М. П. П. забежала на минутку проститься, облобызаться, надавать ворох советов, как одеваться и развлекаться за границей, и умчалась, энергичная. Пришел проститься и Гоша, отрастивший бороду и ставший похожим на таджика, усталый и невеселый из-за предстоящей женитьбы, долго шептался с Мариной, прощаясь, нежно держал ее за руку длинными теплыми пальцами и заглядывал в глаза. В аэропорт ехали на такси втроем. Даже шеф погрустнел.

– В тривиальных ситуациях уместно говорить банальности, – предупредил он. – В такие минуты прощания наша житейская мудрость тускнеет. Сначала весь мир кажется нам в друзьях, приятелях, знакомых. С годами они отваливаются, и сами мы становимся меньше и меньше, будто усыхаем, и когда не остается никого, задумываемся: что защищать? как защищать? зачем защищать? и стоило ли вообще ввязываться во все это?

Марина сидела рядом с водителем, обернувшись и положив подбородок на сцепленные руки, улыбаясь влажными глазами.

– Все будет нормально, шеф, – говорила она. – Все будет хорошо и нормально, – повторяла она, как молитву. – Добро непобедимо. И мы это знаем. Может быть, знаем лучше, чем остальные. И духовное братство, и душевное родство – это сила, против которой зло не устоит. И у нас есть что предъявить миру и собственной совести. Даже если расчет будет слишком поздним, чтобы успеть что-то исправить.

В затемненном безвкусном баре аэропорта они молча крутили синтетическими соломинками в бокалах с коктейлем. Потом шеф, насупившись, заказал по рюмке коньяку.

– Разлетаемся, голуби, – говорил он с обидой, – по странам и континентам, и в этом есть некий закон. Везде, друзья, простите меня за нравоучительность, везде действует один закон – закон двух шаров, белого и черного. Они в руках каждого человека. Белый – добро, черный – зло. Выпускаешь любой, и шар этот катится по свету, обрастая добром или злом, как снежный ком, и возвращается к своему владельцу. Друзья мои, не выпускайте черный шар из своих рук.

Прощаясь, Марина трижды поцеловала шефа и К. М., шепнула:

– Прощай, чудик. Береги свою девочку. Если она захочет улететь на своем дурацком космоплане, не удерживай. Она – птица.

– Знаю, – отвечал К. М.

– Я тебя буду помнить всегда. Я знаю, мы не встретимся.

– И я не забуду.

– Вот и все, – сказала Марина, – прощайте, мужики.

Она отвернулась и, придерживая у плеча ремень сумки, ушла не оглядываясь, освобожденно легкая.

…она спотыкаясь овалами скорбных колес на подъемах легка и на спусках неосторожна перегружена дико сверх меры наперекос то влачится едва то вперед кандыбачит безбожно телега любви моей доверху полная скарбом стихами и прозой и прочей такой ерундой я с детства как помню таскаю ее за собой сначала играючи резво олень молодой с годами с трудом безысходно не веруя в отдых хотел облегчить и уменьшить постылую ношу товар распродать залежалый совсем по дешевке и думалось жаждалось хватит достаточно брошу у края дороги на вынужденной остановке продать не случилось и бросить не довелось телега скрипит и толкает меня на авось и я на дорогах твоих безрассудно крутых от страха раздавленным быть отупел и притих ты шествуешь рядом командуешь важно и строго как будто твои и телега и я и дорога приют твой далекий мираж твой недостижим невиданный огнь пламенеет над ним…