Адихан Шадрин - Белуга

Белужка – река плесистая, будто кто утехи ради поломал ее на замысловатые коленца, да и забыл о своем баловстве. Узкие протоки, стиснутые крутоярьями и жиденькими редколесьями, сменяются озерной ширью. На заплесках пасутся станки домашних гусей, одиноко белеют строгие, чуткие цапли, выслеживая рыбную мелкоту, да, воровато озираясь, подбирают снулых мальков пугливые вороны.

В реколомную пору в горловинах Белужки громоздятся ледяные шалыги. А широкие плесы в солнечных пестринках отливают холодной синевой. На них сразу же после распадения начинается ловецкая страда – весенняя путина: мелководья словно паутиной опутываются сетями, в каждой заводи и заманихе вентерей натыкано столько, что рыбе и пройти-то мудрено.

Самая большая речная россыпь – Трехбратинская (на нижнем конце ее высятся три крутоярых острова – по ним и название дано) – приспособлена под речной невод. Выше ее, за двумя плесинами, рыбозаводской поселок. Ниже, в конце однолуки, раздор – Белужка, одна из многих волжских проток, дробится на четыре рукава, те чуть ниже ветвятся несчетно, так что и определить мудрено, сколькими речушками впадает Белужка в море.

Здешняя рыболовня, или тоня, названа Лицевой, поскольку она у самого моря, лицом к лицу с ним. И первые косяки рыбные на Лицевой берут, и безрыбье тут познают первыми.

В недавние, уже послевоенные годы, Лицевой и в помине не было. Огромный плес помаленьку застилался разной водоростью – камышом, чилимом, ежеголовкой, пеленался темно-зеленой бархатной ряской. Промышляли тут колхозные рыбаки на бударках – прогонистых, легких на ходу лодках в два ловца.

Филипп Чебуров в то время на рыбозаводе хозяйничал плотовым. Работенка хлопотная! За день, бывало, десятки караванов буксиры подведут, и всю рыбу надо вовремя через плот пропустить в цехи, которую – в посол, которую – в заморозку, которую – на консервы. Выливщики от кранов сутками не отходили. Резалками в путину нанимали всех поселковых баб и девок. Солильщики с ног сбивались: то чаньев не доставало, то просолившуюся воблу или леща некому на вешала выносить. Вроде бы и не плотового это печаль- – в каждом цехе свой мастер, да Филиппу от этого не легче: коль в цеху каком прорыв – значит и на плоту затор. Рыба – не дрова, ждать выливки не будет. Полдня лишнего пролежала – и уже закисла, вздулась. А протушить караван – верная тюрьма.

Что и говорить, сумасшедшая должность – плотовой. Но Филипп исполнял положенное исправно, даже с увлечением, за сезон усыхал, темнел с лица, словно вместе с рыбой и его на вешалах вялили.

Поворот в судьбе его получился совсем неожиданно. У Лебедкова, директора завода, совещание шло. Намечали, где новую тоню открыть. Спорили, рядили, но Лебедкова никакие предложения не устраивали. Мужик он несговорчивый, наскоком не убедишь. Глазами только зыркает, слушает и помалкивает, а глаза у Лебедкова пронзительные, будто рентгеном просвечивают. Сам худощав, лицо острое и длинное. И весь он собран, шустрый.

Тут Филипп возьми да и скажи:

– Зачем далеко ходить? Лучше Трехбратинской плесины где найдешь? В нее рыба, как в мешок, набивается.

Вокруг загалдели – Трехбратинская и впрямь под боком, все ее хорошо знают:

– Нешто чилим там заготавливать?

– Травы – невод не протащишь.

– Загнул, Филипп…

– Лето ухлопаешь, пока расчистишь…

– Сам-то небось не взялся бы.

Лебедков долго молчал, слушал перебранку, живыми глазами озорно оглядывал спорящих и вдруг подмигнул плотовому:

– А что, Филипп Матвеич, возьмешься, а? Стоящее ведь дело, черт возьми!

– Почему бы и не попробовать, – неохотно согласился Филипп. Так он стал начальником Лицевой.

С плесом вдоволь намучились, все лето ухлопали, еле-еле к осенней путине управились. Лебедков, правда, помогал как мог: два баркаса восьмидесятисильных за бригадой закрепил, косилки там, бороны для расчистки – в первую очередь им.

С тех годов Лицевая богато снабжает завод рыбой.

Нынешняя весна мало чем отлична от прошлой. Только краснуха раньше обычного пошла, в одно время с воблой – в самом начале апреля. Другие года припаздывала малость, а нынче ничего. И ребята духом воспрянули. Вчера кассир приезжала с завода: по две сотенки с лишком за пятнадцать дней – это ли не деньги? А он, Филипп, звеньевые да еще механик и того больше заработали. Если и дальше так продержится, наскребет Филипп на катерок.