Сергей Алексеев - Когда боги спят

— Ладно, все равно. Все было в пределах необходимой обороны, — отрывисто проговорил Крюков. — Фильчаков напал с ножом, требовал деньги. Угрожал зарезать. Был в состоянии наркотического опьянения. Понял, да?

— Понял, но ведь ножа не было…

— Менты найдут. У них после вчерашнего поджилки трясутся. А ты просто исполнял свой служебный долг.

— Я этого не забуду, Константин Владимирович…

— Да уж, пожалуйста, не забудь, — он быстро, по-армейски, стал одеваться. — Ефремову все растолкуй, чтобы не было разноголосицы. И еще. Позвони в администрацию области, закажи четыре билета на вечерний рейс и машину в аэропорт.

Телохранитель накинул пальто и вышел — мобильный телефон работал только в одной точке на огороде, среди неубранной капусты. Крюков откинул занавеску, встал к окну и в то же время увидел, как напротив дома остановились две машины — черная «Волга» и желтая милицейская, откуда выскочили двое в форме и следом за ними Ефремов.

Словно под коленки ударили, первой мыслью было — сдал! Пошел и заявил, чтобы самому выкрутиться, и теперь приехал с милицией арестовать! Крюков инстинктивно отпрянул, встал за косяк, ощущая, как знакомый болезненный спазм сжимает горло, потом и вовсе задернул занавеску. Вдруг возникло детское желание спрятаться, как прятался от пьяного отца: втиснуться, например, под диван, забиться там в угол и замереть. Но диван был настолько низкий, что и голова бы не пролезла, поэтому он заметался по комнате, выскочил на кухню, заглянул в пристройку, где увидел свой пиджак со значком депутата Госдумы. В следующий миг он стряхнул с себя наваждение: депутатские полномочия прекращались после инаугурации и никто не имел права арестовать его!

В этот момент на пороге очутился Ефремов.

— Доброе утро, Константин Владимирович! — сказал самодовольно. — Вся местная верхушка пожаловала! Глава администрации, начальник милиции и прокурор. Принимайте!

— З-зачем? — быстро спросил Крюков, чтобы не заикаться.

— Хотят принести извинения за вчерашний инцидент! Просят выйти!

— Й-я не пойду! — совсем беспричинно крикнул он. — Мне не нужно извинений!

— Надо, Константин Владимирович, — твердо сказал помощник. — Это в наших интересах.

— Какие к черту интересы? Не хочу никого видеть! Я приехал за матерью! Ничего не хочу!

— Это я их сюда привез.

— Кто просил? Зачем?

— Лучший способ обороны — нападение, — ухмыльнулся бывший спецназовец. — Как военный человек, вы должны понимать. Этот пацан умер в больнице, а слух по городу пошел, будто чем-то стукнули. Теперь судмедэкспертиза причину смерти установила — передозировка наркотиков. Они какую-то гадость отваривали и кололись.

Крюков отвернулся, чтобы справиться с судорогой лица, помял щеку, потер подбородок. Обычно он все схватывал на лету, что помогало и выручало всю жизнь, но сейчас прилив сильного волнения поколебал, смутил сознание и смысл сказанного Ефремовым дошел не сразу. К тому же, он имел привычку говорить иносказательно, намеками, показывая свой острый, подвижный ум, и это всегда раздражало. Однако Крюкову захотелось как-то поблагодарить его, выразить признательность, чего он искренне никогда не делал и делать не умел, поэтому унял подергивание лица и обернувшись, проговорил:

— В-ворюга, сволочь… На глазах у больной старухи… На кайф сменял! Вот тебе и н-наказание!

— Константин Владимирович, надо выйти к местному бомонду, — напомнил помощник. — Принять повинную.

Одна мысль, что придется стоять перед начальником милиции, прокурором и мэром города, слушать их слова и что-то говорить в ответ, заклепывала горло, и тянущее, отвратительное чувство закипало под ложечкой.

— Н-нет, — сказал он. — Не пойду! Что я буду л-лепет слушать? Пусть наводят порядок! Милиция обнаглела, ч-чистят карманы, такие же ворюги!

— Вот и скажите им в лицо! Прокурору!

— Я не выйду к ним. Пусть останутся в напряжении, — Крюков подтолкнул помощника к двери. — А ты пойди и скажи: я извинения принял.

Ефремов работал помощником депутата третий год и хорошо понимал шефа.

— Ну что же, это вариант, — согласился он. — Подержать в напряжении совсем неплохо.

Надел шапку и скрылся за дверью. А Крюков бросился к окну и выглянул, отодвинув край занавески. Помощник в таких ситуациях держаться умел, стоял расслабленно и надменно, словно генерал перед подчиненными; те же пытались принять стойку «смирно», говорил только один милицейский полковник, и все слушали внимательно, кивали согласно. Наконец, Ефремов небрежно подал руку и все ее пожали крепко, с удовольствием, будто совершали приятную и полезную работу. Глядя на все это, Крюков неожиданно испытал удовлетворение, пожалуй, еще большее, чем если бы сам принимал извинения. Он непроизвольно засмеялся, стукнул кулаком по ладони.