Ирина Дедюхова - О человеках-анфибиях

И побрели они на цыпочках в полном смятении чувств досыпать в каморку к Феньке на старую тахту «Молодежная».

Резким точным движением тридцать второй Жека выломал стальной прут ограды и острым концом, зажмурившись, пробороздил себе по ноге.

— Ты чего, Жека? — в недоумении спросил его Женька.

— В гости щас пойдем к прапорщицам, — зажимая глубокую царапину под порванными брюками, простонал Жека. — Надо раньше всех поспеть… Давай скорее, топай! А то, блин, сапоги кровью испачкаю… Зря все утро чистил, что ли? Учти, в следующий раз — твоя очередь!

Сквозь дырку в заборе Женьке пришлось протаскивать его на себе. В результате испачкались они кровью доморощеного телепата так, будто все утро свинью в хозблоке вместе с Чудо-юде резали. А после форсирования двух рвов, наполненных водой и почти ручными крокодильчиками, вид у обоих был такой несчастный и потрепанный, что их даже не стал задерживать патруль из двух старослужащих, которые вместо губы томились в торжественном карауле возле памятника неизвестному воину-освободителю африканских народов с гранатометами наперевес.

— Ой! Кто к нам пришел! — пропела высокая платиновая блондинка. — Жека тридцать второй опять на гвоздик напоролся! Новенького Жеку с собой приволок… Штанишки зашивать мы им тут нанялись и противостолбнячную прививку в животики ставить! Девочки! Подъем! Постели можете не заправлять, сейчас следом остальные пацаны-подранки явятся!.. Самострелы хреновы…

Только расположились наши Жеки с комфортом на теплых еще девичьих кроватях, только, спустив штаны, приготовились с радостными стонами к противостолбнячному вакционированию, как совершенно некстати к прапорщицам ввалились ихние же противные отморозки с тридцать пятого по сорок восьмой номер.

Эти Жеки не совсем дураки были по жизни. С рождения они знали, что никто им с пустыми руками не обрадуется. Поэтому с собой они приволокли откуда-то эмалированную кастрюлю квашеной капусты, бутыль самогона и чугунок еще теплой вареной картошки.

Прапорщицы быстро накрыли на стол. Уколы и перевязки скоренько и почти безболезненно делали две смешливые рыженькие Жеки. И когда со стонами и царапинами подтянулись остальные Жеки, все дружно сели за стол, с шутками разливая мутный самогон. Закусывали, правда, молча, искренне надеясь, что из-за этого скромного пиршества добычливые паршивцы не прихлопнули какого зазевавшегося мотоциклиста на прилегавших к подразделению лесных дорогах.

Картошки почти не осталось, когда к столу вышла та самая прапорщица, о которой Женька который месяц периодически теперь смотрел сны неуставного содержания. Не в духе товарищества и взаимовыручки. Не в русле перестройки и ускорения, говоря обтекаемым языком комиссара подразделения, майора Михайлюка. Сны повторялись с изматывающим постоянством в самое неподходящее время — перед подъемом. Все к этой прапорщице в Женьке поднималось и ускорялось. Перед товарищами было неудобно.

Села эта Женька с краешку молча, голову опустила. Двухметровая прапорщица, обнимавшая осовевшего пятьдесят первого Жеку, спросила ее вполголоса: «Опять?» Та только кивнула головой и заплакала…

Женька теперь точно знал, что запросто может пережить фугасный взрыв средней мощности, находясь в непосредственной близости от эпицентра. Он теперь был научен горьким опытом и подпалинами на заднице о последовательности действий при массированном лесном пожаре, о том, как надо изворачиваться при нападении одичавших деревенских… Но только сейчас понял, что не сможет выдержать ни одну слезинку из голубых глаз и несчастную горькую складку над шелковистыми девичьими бровями.

— Да чо он из себя корчит? Подумаешь, морской котик! — прогундел тридцать пятый Жека. — Мы с пацанами душу из него тряханем пару раз — и светиться весь еще будет, как шуба котиковая у моей мамки.

Тут надо еще до одного пояснения опуститься. Хотя, такие разговорчики, без подписки о неразглашении, чреваты, конечно. Случилась однажды на одном из далеких побережий Моря-Окияна загадочная природная аномалия. Котиков там морских стало — видимо не видимо! Тут бы обрадоваться можно было росту поголовья, но вот как раз по головам этих котиков лучше было не считать. У кого из них было две головы, у кого — три, а у некоторых — гораздо больше… Пока, значит, не пронюхали об этом разные диссиденты безголовые, да куда не надо не настучали, решили под видом обычного лицензионного отстрела уничтожить всю тряхомудию к чертовой матери.