– Все сложно так. Так сложно! А тут просто. Ррраз и все. Ветер. Теплый ветер подхватит ее… тоненькую и понесет, понесет на своих плечах… так прсто… взять и полететь… Она полетит… Все, что от нее осталось… все, что не сгорело еще… Что ты замолчал? Ты не хочешь говорить со мной?
– Хочу. Я… я говорю, – страшно разболелась голова. Я перестал контролировать свои движения. Ходил по комнате, натыкаясь на стулья и журнальный столик. Представлял Сашу. Высокую, в белоснежной ночной рубашке, на полу мерцают осколки зеркал. Она с бутылкой вина в правой руке, в левой – зажженная сигарета. Распахнутое окно, тихий вечер, на скамейке сидят люди, ничего не подозревая о трагедии, которая растягивается по телефонному проводу на сотни километров.
– Не говоришь. Говори.
Я присел на краешек дивана, опять переложил телефон в другую руку. На столе лежала небольшая стопка распечатанных страниц моей еще недописанной книги. Саше надо помочь понять, что любой поступок, любое действие, которое она совершает, любая работа, за которую она берется – все это она делает для…
– Сашка. Я сейчас вот сижу и смотрю на свою недописанную книгу. Ты слышишь меня?
– Да. Я слушаю. Подкнник такой теплый. Не хочца слезать с него.
– Сиди, сиди. Не слезай пока. Так вот. На чем я?.. Ага… Я начинал свою книгу по одной простой причине. Девушка, я тебе рассказывал о ней, Таня… Я писал ей каждый день, она уже не отвечала, я продолжал писать. Наконец, от нее пришло сообщение. Она… Она сказала, чтобы я продолжал писать. Чтобы я написал что-нибудь. Но только не для нее. Для всех. Вроде как у меня это хорошо получается. И я начал. Писать для всех. Поверил в то, что это у меня неплохо получается. На самом деле это был выход моей энергии, которую я не мог потратить на нее. От которой она пряталась. Я начал… Но для всех… Это слишком сложно. Я все никак не мог определиться. Подозреваю, ты тоже не можешь. Не можешь понять, для чего, но это пройдет. И еще… Хммм… Так смешно. Таня… Ведь я даже не представляю, какая она на самом деле. Какой то неясный персонаж. Фактически безликий. Не знаю ее предпочтений в музыке, как зовут ее родителей. Мы разговаривали обо всем и ни о чем… … Саша?
– Я тут. Говори. Не пойму, о чем ты… Прдлажай…
– Мы разговаривали с ней ни о чем и обо всем. Как будто мысли наедине с собой. Ведь в мыслях я не произношу имена родителей. Просто думаю про папу и маму. Без имен. В мыслях я не называю руки руками, а, скажем, ухо ухом. Когда мне надо почесать ухо, я не думаю, просто чешу… Ннно я, кажется, отвлекся. Я ведь не о том хотел сказать. Совсем запутался. С чего я начинал?
– Не помню. Что-то про книгу. Что-то совсем непонятно мне ничего… – ее голос уже не был пустым и равнодушным! Она задумалась над чем-то, над смыслом или отсутствием смысла в моих словах. Приободренный этой мыслью, я продолжил.
– Саша, даже когда мне казалось, что не понимаю, для кого пишу, я все равно продолжал это делать. Так и жизнь твоя – ты можешь не понимать, для чего жить, но ведь надо продолжать. А ты все хочешь бросить на полпути. Так нельзя. Это даже несправедливо по отношению к самой себе. Тем более что живешь ты для…
– Стой. Марат… Чччто за чушь? Причем тут моя жизнь? Что ты мелешь? Все… Она уже упала на асфальт.
– Блядь, Саша, я НИЧЕГО не понимаю!!! Кто упал? Куда?
– Моя пследняя сигарета. Все. Я бросила. Бросила курить… Слуш… Тут холодно так, я зкрою окно, ты говори, что ты хотел сказать… Разругался тут…
Я упал на спину. Лежал на диване, смотрел в потолок и смеялся. Почти беззвучно. Тряслась грудная клетка и подбородок. На потолке, как в детском калейдоскопе, собирались в разные комбинации цветные многоугольнички. Потолок как белый лист книги… Я раскинул руки в стороны и смеялся. Наконец, услышал, что она что-то кричит – вновь поднес телефон к уху. Сашин голос звучал обиженно:
– Куда ты исчез? Ты тоже пьяный? Ааа… Все равно. Я вчера ехала… Ну, что ты молчишь?
– Сашка. Я ведь подумал – ты хочешь с жизнью покончить. Самоубийство. На окне стоишь. Сашка!
– Что ты подумал??? Во, дурак… Ну и дурак. Ты че, правда, пьяный? Не… ну надо же… У меня даже в голове прояснилось? Дурак.
– Нет, ну ты же так говорила. Все надоело. Надоело. Отказ. Полет без парашюта. Тоненькая. Ты же сейчас похудела…
– Да ты что… Сигретка пследняя тоненькая была. Дурак, дурак, дурак. Ты меня обидел. Дурак.
– Чем это я тебя обидел?
– Я пьяной убивать себя никгда не стану. Если и уходить, то трезвой. Все. Больше не могу тебя слушать. Пойду в ванну и спать. Хочешь, буду о тебе думать в ванной? А?
Читать дальше