Глеб Горбовский: Свирель на ветру

Помнится, с каким восторгом, близким к ужасу, очнулся я за партой в четвертом «Г» и, набравшись духу, повел глазами в ее сторону! Юлия невозмутимо демонстрировала свой подростковый, но уже чеканный, устремленный в знания профиль — чего не скажешь о моем, расслабленном.

Помнится, как пронзительно ощутил я тогда головокружение, будто на приличную высоту меня вознесло… И все правильно, ибо уперся я в тот грохочущий миг не просто в нечто странное, хотя и живое, но в знак Судьбы!.. Если говорить восторженно, а значит, бесстрашно.

И сразу же от девочки, от соседки моей по учебе, непрерывным потоком начала переливаться в меня какая-то таинственная энергия, сковавшая мой податливый мозг, после чего на уроках стал я регулярно получать двойки и никогда бы не выбился в люди, то есть — не окончил бы школьного курса, не пересади меня учительница на другую парту.

В наше время никто не верит в так называемый рок. Однако понятие это из человеческого обихода полностью не испарилось. Время от времени люди, которым не везет в жизни, склонны сваливать вину за собственную сердечную нерасторопность, духовную вялость и прочие изъяны личного свойства — на те или иные «роковые» обстоятельства или на посторонние чарующие головы.

Не скажу, что Юлия оказалась для меня из числа тех самых пресловутых «роковых» женщин, способных опутать чарами, как паук паутиной, и все же в какой-то мере уверовал же я в ее, Юлино, влияние на мою судьбу!

Когда обстоятельства вновь разлучили нас и я пересел за пестрящий надписями, истерзанный перочинным ножичком стол деревообделочного ПТУ — чары, пристегнувшие меня к Юлии, не отпустили, не ослабли, но сделались как бы второй моей натурой: я строгал доски, ел казенный хлеб, доставлял родителям неприятности, сорок первый размер ботинок менял на сорок второй, раздавался в плечах, платил комсомольские и профсоюзные взносы, даже в хоре пел — и в то же время не переставал видеть поглотивший меня с потрохами, «потусторонний» взгляд Юлии, продолжал ходить под вечерними окнами ее квартиры на Васильевском острове, оставлять в ящике для писем маленькие копеечные букеты подснежников, фиалок, затем васильков и ромашек, купленные на первые собственные пэтэушные денежки у задумчивых бабуль с Андреевского рынка, — словом, беспардонно шпионил, откровенно плелся по пятам, пока не свыкся с таким удрученно-отрешенным образом жизни и однажды, естественно, сделал глупость, ту самую, непростительную, из-за которой, по моему разумению, Юлия так никогда и не одарила меня ласковым бесхитростным вниманием.

Промашка моя заключалась в том, что я, не желая того, стал свидетелем Юлиной слабости… Унижения, если не падения. Соглядатаем нанесения жуткой пробоины, бреши кошмарной в ее хрустальном честолюбии. Одним словом — дошпионился.

В то время жизнь, в который раз, свела наши с Юлией тропинки бок о бок, теперь уже в стенах университетского филфака: Юлия — на дневном, русском, я — на заочном, отделения журналистики.

Что было необычного, поэтического в тот заурядный осенний день? И не день, а вечер? Ну конечно же — шел дождь! Не заунывный, предзимний, пронизывающий, а шаткий, кидающийся из стороны в сторону, обещающий подъем невской воды, неврастенический дождичек.

Повстречавшись на выходе из факультета, мы поспешно улыбнулись друг другу (она — как бы и не мне, а всего лишь погоде, подлому дождю, я — лицу ее обожаемому, причем улыбнулся, панически присев, словно под нависшей кувалдой); улыбнувшись, кивнули друг другу рассеянно, и я, с прежним упрямством применяя изощреннейшие приемы слежки, поплелся отравленной походкой вслед за своей неутоленной страстью.

В то время Юлия была влюблена в одного заслуженного артиста. По моим сведениям, они уже встречались. Не однажды. Кое-где. В разных местах города. Как вдруг артист, по всем приметам, загрустил, от встреч с Юлией стал уклоняться. То ли ответственности испугался, то ли сыт уже был по горло… романтикой свиданий. Во всяком случае — захандрил. И на последнее по счету место их встречи не явился. Очередной Юлин астральный порыв — отверг. И тут Юлия решается на безрассудную атаку: пробраться во двор дома, где живет артист, отловить его, чтобы объясниться в последний раз.

А я… с величайшей осторожностью продвигаюсь по городу, не выпуская ее из виду. Она — в троллейбус, я — на крышу троллейбуса! Любыми средствами, хотя бы мысленно. Она — в такси, я — под брюхо «Волги». Прилипаю к днищу, как магнитная мина. Она — в метро, я — следом, во тьму кромешную, в пространство между вагонами, повисая на поручнях, задыхаясь от чистого подземного воздуха! Она — с Невского направо по Владимирскому к Колокольной улице, мимо магазина Всероссийского театрального общества, я — в магазин: хватаю накладную бородку, усики, коробку грима, поспешно в кабине междугородного переговорного пункта меняю себе внешность до неузнаваемости — и опять за ней! Безошибочно. Ибо знаю, куда идти. Место жительства артиста заранее разведал.