Анатолий Гуницкий - Рассказы о Сашке

б) что он умер в конце мая

в) что у него был брат старший Володя.

Имелись ещё некоторые немаловажные детали. Фёдор Джон не все из них был в состоянии истолковать и осмыслить, ведь более сложного случая в его дознавательской практике ещё не встречалось.

Однажды, в один то ли в холодный летний, то ли зимний тёплый день, Фёдор Джон снова отправился на встречу с Володей, со старшим братом Сашки. Фёдор Джон хотел выяснить некоторые детали прежней Сашкиной жизни. Жизни до того, как он умер в конце мая совсем молодым. Встретиться Фёдор Джон с Володей должны были неподалёку от центрального бульвара, метрах в ста – в ста пятидесяти от проезжей части. На бульваре центральном всегда, в любое время года, было до одурения грязновато, но Фёдор Джон решил, что это совсем не страшно, что зато ничто не будет отвлекать их с Володей от важного разговора. Володя же не очень любил центральный бульвар, а не любил он его потому, что отчего-то, там, на бульваре центральном, он обо что-то спотыкался и потом падал с размаху лицом в грязь. Всегда ему там не везло. Разве что в детстве не было унизительных и загрязнительных падений; правда, в детстве своём призрачном Володя на центральный бульвар никогда не ходил.

Фёдор Джон подошёл к месту встречи. Володи ещё не было. Фёдор Джон решил зайти в лавку неподалёку. Пока там подойдёт Володя, старший брат Сашки, который умер совсем молодым, можно и даже нужно чего-нибудь купить.

Например, сигарет – курить-то надо;

Можно пива купить или лимонада, или сока какого, или ряженки – пить-то надо;

Можно хлеба купить или сыра, или ветчины, или картошки, или печенья – есть-то надо;

Можно и книжку какую – читать-то надо;

Можно и авторучку, и блокнот – писать-то надо;

А можно и компакт-диск приобрести или кассету – музыку-то слушать надо;

Или радиоприёмник – радио-то слушать тоже надо;

Или холодильник – продукты-то хранить где-то надо;

Или сапожную щётку и крем типа гуталин – обувь-то чистить надо;

Или велосипед или мотоцикл – ездить-то на чём-то надо;

Или презерватив немецкий – предохраняться-то надо;

Или аспирин, или валидол, или мильгамму, или димедрол, или седуксен, или ампулы с новокаином – лечиться-то надо;

Или плащ, или пиджак, или шубу, или футболку – одеваться-то надо:

Или фонарик – светить-то в темноте надо;

Или жевательной резинки – жевать-то надо;

Или полотенце зелёное или салфетки чёрные – вытираться-то надо;

Или часы – время-то знать надо;

Или стационарный мобильный телефон – звонить-то надо.

Дознаватель Фёдор Джон подошёл к дверям лавки и зашёл внутрь. И упал.

Но на самом-то деле и не упал даже он вовсе, а продравшись боками, руками, носом и затылком о шершавые, твёрдые, липкие, скрипучие, рифлёные, холодные, грязные, тёплые, незаметные в темноте стенки люкового отверстия, куда-то полетел.

Татьяна-Марина, жена Володи, брата Сашки, который умер совсем молодым, на самом деле мало говорила. Было так не всегда. Совсем не всегда. Далеко не всегда. Но как же именно дело обстояло с небольшой Таниной говорливостью, и почему, и отчего, или зачем, и с какой стати такой, и для какой надобности, и по какой причине мало говорила она, никто и не знал. Или кто-то, может быть, и знал, – правда, неизвестно кто. Знал, но только забыл. Татьяна-Марина и сама вроде бы не знала. Или – и это не исключено, совсем не исключено! – что она знала когда-то, а потом забыла. Бывает ведь так, часто бывает. Володя, муж Татьянин, вначале, в первой фазе своей совместной жизни с ней, пытался разобраться – врубиться – понять – познать – выяснить – въехать – осмыслить (можно вообще-то ещё кое-какие глаголы использовать, да нужно ли?), и даже с целью уточнительно-понимательной-познавательной уехал на Север. Где прежде Татьяна-Марина, жена его, некоторое время жила. Её отчим – отец Пётр Семёнович-Сергеевич уже в те далекие, в сущности, годы, совсем не брезговал твёрдым бретонским чайком и очень даже недурственно покачивал свой кривой, обезображенной головой.

Но, как известно, поездка на Север ничего Володе нового и познавательного вовсе не дала – совсем не дала – ничуть не дала, а Татьяна-Марина, когда он вернулся, больше говорить не стала. Одно время, недолгое совсем, Володя почти настойчиво пытался понять: кем же именно приходится Татьяне-Марине Пётр Семёнович-Сергеевич? Отчимом или отцом? Сама Татьяна-Марина в связи с этим ничего Володе толком не сказала, она всё больше по части молчания специализировалась, и никак не говорила, и не разговаривала, и даже вроде бы и не пыталась особенно этого сделать. С Петром Семёновичем-Сергеевичем Володя иногда беседовал на эту тему, только почтенный потребитель твёрдого бретонского и не менее почтенный покачиватель своей кривой и обезображенной, хоть и рассказывал Володе что-то, но и не очень уж он ему при этом что-либо конкретное рассказывал. Да, вот так вот всё как-то…