Анатолий Гуницкий - Рассказы о Сашке

Только выяснить теперь точно: со всеми ли тогда Сашка перессорился или не со всеми, уже невозможно. По ряду причин. Володя даже спрашивал об этом у общих с Сашкой знакомых, однако толком ему, увы, никто ничего не сказал. Тогда Володя пришёл к выводу, что странным, очень странным, человеком был его младший брат Сашка. Который умер совсем молодым.

Сашка, который умер совсем молодым, и Володя, его старший брат, летали иногда на ковре-самолёте. Нечасто. Но летали. Хозяином и единоличным владельцем самолётного коврика был Роман Майсурадзе – личность отчасти экзотическая, в меру темпераментная и как бы гостеприимная; никто, впрочем, никогда не был ещё у него в гостях, да и сам он не имел абстрактной гуманистической привычки кого-нибудь приглашать к себе в гости. Тем не менее, в кругах неких узких до сих пор бытует мнение, что Сашка, который умер совсем молодым, был не прочь зайти к Роману в гости, причём без приглашения, и побаловаться его же, романовским и майсурадзевским, сухим вином. Тогда как Володя, старший его брат, вваливаясь к тому же Р. Майсурадзе, по мнению всё тех же узких кругов, предпочитал употреблять более крепкие, и тоже не с собой принесённые, напитки. Однако вовсе не о том песня поётся…

В контексте разнообразнейших легенд, в натурально дионисийском изобилии бурливших вокруг Романа, – кстати, рост его едва ли превышал один метр сорок шесть или сорок восемь сантиметров, было как дважды два известно, что самолётный ковёр достался ему в наследство от независимого деда. Но был ли на самом деле Автандил Майсурадзе, Ромкин дед, таким ли уж априори независимым?

Похоже, что да.

Ведь он, Автандил Майсурадзе, в меру безбедно жил, да и по день сей живёт на склоне багряного холма, заколдованного кем-то из пришлых людей в ещё середине прошлого века. Заколдованный холм находится не в каких-нибудь заповедных и беспредельных горных лабиринтах, а в местах гораздо более доступных, приблизительно в ста двадцати трёх километрах к северу от Поти. Седоусый Автандил ничуть не уступает своему внуку в накале темперамента – это во-первых, а во-вторых, он, доподлинно, в самом деле как был, так и теперь остаётся супернезависимым. Потому что от него ничего уже не зависит. Осведомлённые узкие круги считают, что так было всегда.

Не хотелось, совсем не хотелось Сашке умирать в конце мая. Нет, не хотелось! Он, которому так скоро, 29-го, 30-го или 31-го, предстояло посетить тот свет совсем молодым, бесцельно и вяло, и сгущено-уныло бродил по городу. У входа в кинотеатр «Убой» торговала мороженым стройная и коренастая Прозерпина. Пломбиры, трубочки, эскимо. Сашка учился с Прозерпиной в одном классе, и они уже тогда время от времени любовничали. То на переменке, то во время сбора макулатуры, а однажды даже во время контрольной по математике, которую они оба больше не знали, чем не любили. Как-то им даже удалось немножко полюбовничать в самом начале выпускного бала. А потом и в конце того же бала. Теперь же, после того как замшелый школьный бугор остался позади, они виделись пореже.

– Значит, и не надобно больше, – думала иногда, в основном, по ночам, Прозерпина. – Значит, и ни к чему. Значит, сколько есть, столько есть.

Негромко повторяя про себя вслух это мудрое выражение, Прозерпина неосознанно цитировала любимейшее высказывание своего отца, старшего инженера Дедикова, который энное количество лет назад нашёл себе жену, то есть, Прозерпинину мать, в Калифорнии и даже для чего-то вывез её оттуда сюда. Понимая, что Джейн Вольфбраун (это была её девичья фамилия, его жены, Дедиковой-то она стала потом, после брака) привыкла к более гармоничной и к более обеспеченной жизни, старший инженер трудился одновременно на восемнадцати работах, и постоянно, иногда причём без малейшей тени здравого смысла, повторял излюбленное своё выражение про «сколько есть».

Сашка подошёл к Прозерпине, легонько поцеловал её в затылок и ласково похлопал по элегантной, широкой спине. Пожевал трубочки и брикеты. Ничего… А вот эскимо ему сегодня не понравилось, и он его выплюнул. Случайно совершенно плевок попал прямо под ноги бегущим трусцой спортсменам, некоторые из них поскользнулись и упали. Один из упавших разбил голову, несильно полилась кровь. Однако Сашке, которого всё же немного, хмурой голодной крысой, подгрызала мысль, что скоро, в конце мая, он умрёт совсем молодым, падения любителей бега трусцой были безразличны.