Александр Торин - Дурная компания

— Он заказал бутылку дорогого коньяка и тут же напился до совершенно бессознательного состояния. Его пытались силой усадить на рейс, но Ефим уцепился рукой за ножку столика и категорически отказывался продолжать свой полет. Наконец, друзья махнули на него рукой и бросили в провинциальном городе, оставив пятьдесят рублей из командировочных денег. Самолет взлетел в воздух, направляясь в Москву и через сорок минут взорвался в воздухе и упал где-то в глухой тайге. Ефим же проспался и улетел в столицу следующим рейсом.

В молодости Ефим был красив и обаятелен, к тому же очень любил женщин, которые отвечали ему взаимностью.

Где-то в конце шестидесятых или в самом начале семидесятых годов в Москву на гастроли приехал знаменитый балет из в то время еще коммунистической Германии. Особенно в этой балетной труппе отличалась певица и танцовщица с длинными, красивыми ногами. Совершенно непонятно каким образом, но за ту неделю, в течение которой танцовщицы из ГДР трясли своими аппетитными ляжками перед Московской аудиторией, состоявшей преимущественно из солидных партийных работников и прыщавых комсомольских деятелей, Ефиму удалось соблазнить заезжую примадонну. Последняя, словно исправляя ошибки своих родителей, соблюдавших расовую чистоту и успешно очищающих Германию от избранного Богом народа, без памяти влюбилась в экзотического брюнета со жгучими глазами.

Неизвестно почему, но в эту историю не вмешалось КГБ, по-видимому стараясь не конфликтовать с представителями дружественной социалистической страны. Факт остается фактом: Ефим официально расписался с заезжей гостьей и вскоре сложил чемоданы и поехал к своей возлюбленной в Восточный Берлин. Там его, правда, ждало жестокое разочарование: выдающаяся певица и танцовщица вот уже много лет жила в маленькой комнатушке в коммунальной квартире, стоя в очереди на отдельное однокомнатное гнездышко в пригородах столицы социалистической Германии.

Ефиму это не понравилось. Он одел галстук и пошел на прием к бургомистру, по слухам прихватив какого-то своего приятеля. О чем они говорили с бургомистром осталось неизвестным, но танцовщице на той же неделе выдали ордер на отдельную двухкомнатную квартиру.

Бедняга Ефим не подозревал о том, что это было началом конца: примадонна разрыдалась, а затем высказалась в том роде, что это бесчестно, так как честные труженики социалистического государства десятки лет дожидаются своей очереди на квартиры, а никому не ведомый Ефим пошел на прием к бургомистру и все устроил за один день. Из-за таких людей, как он, идеалы социалистического строительства покрываются плесенью буржуазного стяжательства и тому подобное. «Дура какая-то!» — по слухам раздраженно сказал тогда Ефим, тут же развелся и уехал обратно в Москву.

Он вел богемный образ жизни, в его комнате все время ночевали красивые женщины, иногда жены высокого начальства, а также бездомные поэты, художники и деятели возрождающегося сионистского движения, скрывающиеся от КГБ и пишущие гневные письма протеста в ЦК КПСС, лично Леониду Брежневу и в Совет Министров.

—Психи ненормальные! — как-то вспоминал Ефим. — За мной увязалось КГБ, а я уже окончательно собрался сматывать удочки в Израиль. И вот у меня поселяется какой-то чайник, который пишет докторскую диссертацию о «Слове о полке Игореве» и одновременно строчит протесты в КГБ. Так за нами вскоре пришли, я с трудом успел удрать. И что мне оставалось делать? Пришлось симулировать сумасшествие. Кстати, — Ефим довольно улыбнулся, — у меня это так отлично получалось, что меня ни один профессор от настоящего сумасшедшего не мог отличить! Я вот так вот головой подергивал. Они меня спрашивают: «Скажите, дорогой, вы довольны политикой партии и правительства?», а я им все время отвечаю: «Шура! Шура!». С трудом выпустили, пришлось убеждать их, что я вылечился.

Затем Ефим уехал в Израиль. Об этом периоде своей жизни он вспоминал с удовольствием:

—Там было здорово. Днем я работал, а вечером! Какие там были девки, какие груди, налитые, соски торчат, ноги стройные, кровь с молоком! У меня каждую ночь другая ночевала, никогда такого времени больше не было!

Он удрал из Израиля, по слухам, сидя в трюме какого-то корабля, так как получил контракт в Лондоне, но случай занес его в Америку. Здесь ему пришлось туго, так как Ефим понял, что и Россия и даже Израиль в области электроники безнадежно отстали от развитого мира. Ефим, которому к тому времени исполнилось уже сорок лет, работал техником за доллар в час, мыл полы, сидел с детьми и все заработанные деньги тратил на баб. «Особенно негритянки были дешевыми, — вспоминал он, — за пару долларов соглашались на все. Что делать, я же не мог без этого обходиться. А ты что, думаешь, они были хуже самых дорогих баб, которых я потом имел? Ни хера, точно такие же, даже лучше!»