Владимир Сорокин - Сахарный кремль

— А я почему-то верил, — сказал «Иван».

— Третий дубль! — качал круглой головой раскрасневшийся постановщик. — Загадка, матерь вашу! Третий дубль — всегда хороший! Что сие означает?!

— Триединство, — чесал бороду оператор.

— Это судьба, Егорушка, — улыбалась сценаристка.

— Авдоша, радость моя! — постановщик схватил ее за длинную руку. — Давайте выпьем за нашу Авдошу! Как Жан Габен изрек: любая фильма — сие лишь сценарий, сценарий и токмо сценарий, ничего боле!

— Не согласен, — покачал головой оператор.

— Не согла-а-а-асен! — передразнил его постановщик. — Разливай!

Оператор полез под стол за виски.

— А можно мне водки? — попросил «американец», вытирая лицо мокрым бумажным полотенцем.

— Конечно, — сценаристка налила ему водки.

Остальным оператор налил виски.

Гримерша взяла пустой стаканчик «американца» из-под виски, понюхала, лизнула:

— Зело странный запах.

Постановщик поднял стаканчик:

— Авдоша, за тебя!

Выпили.

Постановщик выдохнул и сразу затянулся папиросой:

— Как ты придумала круто с этим столом, с этим… всем! Гениально!

— У меня от этой нутеллы изжога, — усмехнулся «Иван». — Как они сию гадость едят?

— С жопоебством не пропустят, — шумно выпустил дым оператор.

— Не каркай, мать твою! — вскрикнул постановщик.

— Вася, не надобно об этом думать, — сценаристка тронула оператора за плечо.

— Я не думаю, просто — говорю.

— Пропустят — не пропустят… — постановщик разлил остатки виски, швырнул пустую бутылку под стол. — Я не Федя Лысый, безусловно. Но и я право имею на резкое высказывание. Я право и-ме-ю! Ясно?! И там это знают!

— Знают, знают… — закивали все, разбирая стаканчики.

— А вы, ребята, сегодня превзошли самих себя! — постановщик шлепнул по плечам актеров. — За вас!

Выпили.

— Уф! Чего-то я опьянел, — заулыбался постановщик.

— Ты устал, Егорушка, — обняла его сценаристка. — Ступай в самоход, вздремни.

— Нет, — облизал губы постановщик, поправил очки, задумался. — Вот что. Георгич. Пошли-ка, брат, все-таки глянем.

— Пошли, — развел большими руками оператор.

Постановщик обнял его, и они вышли из палатки.

— Я тоже глянуть хочу, — погасил папиросу Иван, вставая.

— А где ты, брат, там и я. Оп-чики! Оп-чики! Оп-чики корявые! — «американец» ловко и быстро прохлопал себя по коленям.

Они вышли. Вслед за ними вышли и гримерши.

В палатке осталась только сценаристка. Куря папиросу и потягивая виски из стаканчика, она возбужденно прохаживалась в небольшом квадратном пространстве. Остановилась возле холодильника. На нем лежала перевернутая коробка из-под дюралайта. Сценаристка подняла ее. Коробкой был накрыт сахарный Кремль. Он был уже сильно объеден съемочной группой. Сценаристка отломила кресты от Архангельского собора и побросала их в стаканчик с виски. Размешала все круговым движением руки и выпила одним духом.

Выдохнула, вдохнула, приложила узкую ладонь ко рту. Кинула стаканчик на пол, наступила на него туфелькой:

— Токмо победа!

И размашисто вышла из палатки.

Доехав до станции «Беляево», Ариша выбралась из поезда вместе с толпой приехавших из центра столицы и, небыстро передвигаясь в людском потоке, направилась к выходу из подземки. Пройдя сквозь металлические вертухи, она толкнула плечом прозрачную, исцарапанную дверь с надписью «выход» и оказалась в подземном переходе. Здесь было грязно, сумрачно и многолюдно: валом валили приехавшие после рабочего дня, сидели по углам нищие, толкались с оранжевыми кружками, гремя медяками и подвывая свое «милости, а не жертвы!» погорельцы, надрывно пели бритобородые наутилусы, лотошники торговал горячими калачами и вечерним выпуском живой газеты «Возрождение», двое пьяных оборванцев дрались с ярко одетым и накрашенным китайцем, лохматая бездомная собака лаяла на них. Потолкавшись, Ариша поднялась по заваленным мусором ступеням прочь из вонючего перехода и с удовольствием вдохнула свежий весенний воздух.

Наверху, в Москве было двенадцатое мая, часы над буквой «П» у входа в подземку показывали 18:21.

Ариша поправила платок на голове, одернула свое ситцевое платье, проверила на месте ли в притуле у пояса кошелек, проездная бляха и дальнеговоруха. Убедившись, что все на месте, она облегченно вздохнула и быстро зашагала мимо ларьков и рынка к улице Константина Леонтьева.

В свои девятнадцать лет Ариша была высокой, худощавой девушкой со спокойным, не очень красивым лицом и приветливыми, умными карими глазами.