Мария Амор - Скажи «Goodbye»

По дороге в Иерусалим Александра позвонила Мурке.

— Мурочка, как ты поживаешь? Вадим появился, серьёзно? Ну, я очень рада, а то ты столько мучилась! Я так и знала, что все кончится хорошо. Где он еще найдет себе такую, как ты? — Мурка знала, конечно, что Сашка имела в виду только самое лучшее, и Муркины комплексы были тому виной, что она почему-то почувствовала себя дурой. — А я в «Энигме» встречалась с представителями банка а-Поалим, — продолжала Александра. — Нет, ну конечно, они меня хотят, я тебе объективно скажу: во всем Израиле нет второй настолько подходящей кандидатуры на эту роль, как я, но там еще много частностей надо утрясать. Теперь все зависит от того, что они мне предложат. Потом я заехала в «Ноэлу», и Тамар всучила мне кучу тряпок, и ты обязательно должна все это просмотреть, и посоветовать мне, что оставить, а что вернуть. А то они там так орали: «Ах, как потрясающе, ах, как великолепно!», что я из-за их дежурных восторгов совершенно потеряла всякую способность соображать, что великолепно, а что и в самом деле можно носить. А потом… — Сашка выдержала паузу. — А потом, — продолжала она хитрым голосом, — то, о чем так давно говорили большевики, наконец-то свершилось: Максим повел меня в ресторан. Нет! Нет!! Ты что!!! Мы только что вышли из ресторана, и я сразу поехала домой. Но он мне очень-очень понравился! Он такой столичный, и интеллигентный, и с юмором, и вообще… — Сашка поискала определение: — светский молодой человек. Просто было одно удовольствие провести с ним время! Мне кажется, что он знает многих людей, с которыми мне бы очень хотелось познакомиться. Можно, я приеду прямо к тебе, и мы сразу посмотрим, что я купила, и ты мне подробно расскажешь, что ты про Максима знаешь, и что у вас было. Нет, нет, я знаю, да, да, ага, «ничего особенного», но я вообще все хочу знать, а вот это «ничего особенного» в особенности!

И конечно еще до того, как Александра подъехала к Муриному дому, Мурка уже позвонила Максиму.

— Так, — вздохнул Максим. — Я вижу, что тебе уже доложили о состоявшейся встрече в верхах.

— Да, но я хочу все знать от тебя.

— Мура, Александра чудесная роскошная женщина. Но она не для государственного чиновника. Она просто мне не по карману. Она потащила меня в «Рошфельд», забывая о том, что я не Ротшильд.

— Максим, пусть тебе будет стыдно за банальные каламбуры. Ты же ее не покупаешь!

— Мурочка, я ее даже арендовать не могу себе позволить.

— А ты ей так понравился! — из лучших побуждений решилась Мурка на крошечное предательство.

— Ну, это вполне обоюдно! Если бы я был автозаводчиком, или, на худой конец, импортером «Тойоты», я бы непременно положил свою жизнь к ее ногам. Но в качестве малоимущего представителя развивающегося государства… Не представляю себе, что я могу ей предложить.

— Ум, светскость, обаяние, чувство юмора, социальную престижность. Нужные связи. Все вполне может быть оценено. К тому же, дела ее сейчас так хороши, что еще неизвестно, не может ли она тебя купить.

— Ну что же, — Максим явно был польщен, — если мои скромные качества так высоко ценятся, и Александра может все это себе позволить, то я ей точно готов продаться!

— Максим, я уверена, что вы просто созданы друг для друга! — и Мурка закончила разговор, услышав Сашкин звонок в дверь.

Для обеих подруг лето началось замечательно. Это было беспечное счастливое время, когда полстраны, как всегда, разъехалось по заграницам, а оставшаяся половина заполняла кафе, рестораны и пляжи. От политиков до комментаторов, от простых людей до руководства страны никто не знал, что принесет с собой будущее, но теперь, после ухода Израиля из Ливана, в период завершения мирных переговоров, все уповали на лучшее. Самые убежденные оптимисты вели переговоры в Кемп-Дэвиде.

Мура надеялась, что ее отношения с Вадимом наконец-то устаканились, а роман Максима с Александрой находился в самой чудесной стадии — первичного взаимного очарования и обольщения. Газета, занятая очередными решениями судьбы нации, не требовала сейчас, в период отпусков и парламентских каникул, слишком многого от своего ленивого корреспондента, а Банк а-Поалим, если и затруднялся уверовать в то, что одно лишь Сашкино появление в его рекламе побудит всех новых репатриантов тут же доверить ему все свои сбережения, все же начинал склоняться к мысли, что ее самоотверженный пример побудит русскую общину задолжать банку по самую завязку. И может быть, это было именно то, чего банк и хотел.