Юрий Поляков - Замыслил я побег…

— Знаешь, я с первого дня не верила, что ты стукач!

— Почему?

— Не знаю, у тебя глаза доброго и пушистого звереныша…

Вообще-то «зверьком», «зверенышем» или «зверем» Нина Андреевна — в зависимости от альковной фазы — называла мужскую атрибутику своего возлюбленного, но иногда именовала так и самого Башмакова в целом. В литературоведении это, кажется, называется метонимией. Надо бы у Кати спросить…

Эскейпер повертел в руках свидетельство о браке и после некоторых раздумий положил его в стопку Катиных документов. В конце концов, вряд ли она будет слишком сопротивляться разводу. На квартиру и все остальное он не претендует. Дашка выросла — сама уж скоро родит. К тому же обещано, что ради развода самому Олегу Трудовичу даже пальчиком шевельнуть не придется. Они с Ветой будут лежать на собственном кусочке пляжа возле теплого моря, а тем временем адвокат все обстряпает. Башмаков взял стул и достал со шкафа «общаковую» гитару, потертую и кое-где треснувшую. Автограф Окоемова был густо замазан черной краской. Две струны лопнули и завились, как усы мультипликационного кота. Под эту самую «общаковую» гитару Каракозин пел на башмаковской защите специально сочиненную по такому случаю песенку. Вышел и объявил:

— Олегу Триумфовичу посвящается.

Песня была дурацкая, и слова давно забылись, кроме припева:

И уже изрядно поднабравшиеся гости подхватывали хором, отстукивая по столам ритм вилками-ложками:

На защите Нина Андреевна впервые увидела Катю.

В самой защите, кстати, не было ничего торжественного, и напоминала она расширенное производственное совещание, после которого в кафе «Сирень» устроили шумный банкет. Первый тост сказал Докукин. Он горячо и сердечно поздравил Олега с получением степени, а советскую науку — с приобретением перспективного ученого. Остальные тосты были вариациями на эту тему: мол, кандидатская есть, теперь давай докторскую! Правда, в застольных перешептываниях мелькала мысль и о том, что, если бы не Докукин, черта с два соискателя допустили бы к защите с таким сырым материалом и одними лишь депонированными статьями. Даже странно, что ему не кинули ни одного черного шара. Впрочем, тогда — «под „Буран“» — защитилось довольно много народу, даже те, кто при других обстоятельствах никогда бы не «остепенился». Чубакка, например.

Секретарь парткома Волобуев, шевелюристый мужчинка на высоких каблуках, посвятил свой пятнадцатиминутный тост неоценимому вкладу, каковой талантливый общественник Башмаков вносит в жизнь парторганизации НПО «Старт». И только галантный Уби Ван Коноби провозгласил тост за жену новоиспеченного кандидата, ибо муж и жена не только одна сатана, но еще и как бы соавторы, единая научно-исследовательская группа. В самом конце торжества к ним подошла захмелевшая Нина Андреевна в черном бесформенном платье, наподобие тех, что носила в ту пору Алла Пугачева:

— Олег Трудович, познакомьте меня с вашим соавтором!

— Это Нина Андреевна Чернецкая. В нее влюблены все мужчины нашего отдела…

— Включая тебя? — спросила Катя, казалось, потерявшая из-за обилия комплиментов всякую бдительность.

— Разумеется! — и Башмаков, чтобы уж наверняка обезопасить себя, обнял и поцеловал любовницу в щеку.

— У вас замечательный муж, — отстранившись, воскликнула Нина Андреевна.

— Он, наверное, еще и очень хозяйственный, все по дому делает и поливает цветы?

— Какие цветы? У нас нет цветов… — удивилась Катя.

— Как же вы живете без цветов? Это очень скучно!

Чернецкая глянула на Башмакова с прощальным недоумением, точно он страшно обманывал ее, а теперь вот ложь и вскрылась.

— Странная дама, — подозрительно заметила Катя, наблюдая, как Нина Андреевна безумствует со старомодно грациозным Уби Ван Коноби в почти акробатическом танго.

Но в это время над столиком навис пошатывающийся Докукин и пригласил Катю на танец.

— Жена у тебя, Башмаков, просто конфитюр. Кон-фи-тюр! Говорю тебе это как коммунист коммунисту! — шепнул он, уходя, и поцеловал кандидата технических наук в глаз.

В самом конце вечера Чернецкая начала так громко хохотать, что благородный Рыцарь Джедай увез ее домой на своей красной «Победе». Техник первой категории Нина Андреевна Чернецкая, полненькая шатенка со скорбно-чувственным ртом, понравилась Башмакову с первого же дня работы в «Альдебаране». Ей было тридцать, но выглядела она, как сама же любила пошутить, на двадцать девять. Некогда Нина Андреевна обучалась в художественной школе, что по соседству с Третьяковкой, и собиралась стать архитектором, но на вступительных экзаменах в институт провалилась, получив двойку за рисунок. Когда она явилась за объяснениями в приемную комиссию, профессор кафедры рисунка, потрясая ватманом и тыча пальцем в изображенную на нем голову Аполлона, спросил: