Юрий Поляков - Замыслил я побег…

Он сделал еле заметный жест, охранник что-то крикнул в портативную рацию — и буквально через мгновение из переулка выскочили «мерседес» и джип. Башмаков, во время разговора копивший в себе злое истерическое правдолюбие, уже был готов сказать такое, отчего все разлетится к черту, а его жизнь будет кончена. А почему только сказать? Сделать! Взять и треснуть по этой самоуверенной морде, по этой гигиенической улыбке! Отхлестать по щекам… Нагнулся он, сволочь! Не нагнулся, а сам всех нагнул… Скотина!

— Что с вами? — удивился Аварцев. Башмаков уже сжимал в кармане кулак, как вдруг заметил рулек на капоте. За десять минут водитель успел поставить новый сверкающий рулек. И это мелкое эстетическое обстоятельство почему-то так ударило, так накренило и обезволило Олега Трудовича, что он чуть не заплакал.

— У вас как со здоровьем? — участливо спросил Аварцев.

— Нормально. Просто иногда…

— Берегите себя! Лайзе расстраиваться нельзя ни в коем случае. Итак, две недели…

«Никогда! — подумал Башмаков, глядя вслед исчезающим автомобилям. — Никогда!»

…Через несколько дней Олег Трудович лежал в постели, откинувшись на подушку и заложив руки за голову, а Вета участливо склонялась над ним, касаясь коричневыми, похожими на изюмины сосками его волосатой груди.

— Тебе со мной хорошо?

— Очень.

— Очень или очень-очень? — она заглянула ему в глаза.

— Очень-очень!

— А ты, между прочим, понравился папе!

— В каком смысле?

— Во всех. Он хочет, чтобы мы обязательно обвенчались!

— Если папа хочет, значит, обвенчаемся…

— Ты будешь ей что-нибудь объяснять?

— Наверное, нет. Просто соберусь и уйду.

— А если она спросит?

— Отвечу, что люблю другую.

— А если она спросит: «Кого?»

— Не спросит.

— Я бы тоже не спросила. Из гордости.

— Она не спросит из усталости.

— Боже! Как можно устать…

Вета подперла ладонью щеку и уставилась на Башмакова с таким обожанием, что он даже застеснялся вскочившего на щеке прыщика.

— Олешек, знаешь, мне кажется, лучше все-таки ей сказать, а то как-то нечестно получается. Если ты все объяснишь, она тебя отпустит. Ведь ты сам говоришь — между вами уже ничего нет.

— А если не отпустит?

— Тогда мы убежим. А потом ты ей с Кипра напишешь письмо.

— Как будет «побег» по-английски?

— А вы разве еще не проходили? «Escape». «Побег» будет «escape»…

— Значит, «беглец» будет «искейпер»? Нет, лучше — «эскейпер». Это как «эсквайр».

— «Эскейпер»? Такого слова, кажется, нет… — она нахмурилась, припоминая. — Точно нет. «Беглец» будет «runaway».

— Жалко.

— Чего жалко?

— Что нет такого слова — «эскейпер». Представляешь, тебя спрашивают: «Вы беглец?» А ты отвечаешь: «Нет, я — эскейпер!»

— Не забудь, эскейпер, — она чмокнула его в щеку, — мы улетаем в понедельник вечером!

— То fly away. Это мы уже проходили…

— Ты нарочно дурачишься?

— Я не дурачусь. В понедельник я буду готов.

— Не слышу радости в голосе!

— Буду готов! — пионеристо повторил Башмаков.

— Слушай, Олешек, — засмеялась Вета, — а я тебе прямо сейчас еще одно прозвище придумала!

— Да-а?

— Да! Эс-кей-пер-чик!

— Какой еще такой «перчик»?

— Даже и не знаю какой…

— Сейчас узнаешь!

— Ах, пощадите мою невинность!

— Не пощажу!

— Что вы делаете, гражданин?!

— Сейчас узнаете, гражданка!

— Погоди! Не так. Поцелуй меня… всю!

— Всю или всю-всю? — спросил он, стараясь принять более типичную для сфинксов позу.

— Всю-всю-всю…

Поцелованная вся-вся-вся, Вета лежала в полубеспамятстве. Теперь уже Башмаков склонился над ней:

— А я придумал тебе имя!

— Какое? — еле слышно спросила она.

— Лиска.

— Какая еще Лизка? — Вета возмущенно открыла антрацитовые глаза.

— Не Лизка, а Лиска — маленькая такая лисичка, и очень молоденькая.

— Почему это я — лиска? Я не рыжая и не хитрая! Ты думаешь, я специально папу попросила?

— Ничего я не думаю. Эскейперам думать не положено.

— Я тебе уже объяснила: нет такого слова — эскейпер.

— Есть.

— Нет!

— Есть.

— Ладно, если ты такой полиглот, скажи мне, как будет по-английски «я беременна»?

— Нет такого слова! — похолодел он.

— Есть такое слово.

— Ты сказала отцу?

— Нет еще.

— Не говори. Может, просто задержка — так иногда бывает.

— Вряд ли. Я схожу к врачу… Но, знаешь, кажется, во мне уже что-то тикает…

Накануне отлета, в воскресенье, Башмаков решил все-таки объясниться с Катей и даже мысленно репетировал свой монолог во время прощальной утренней пробежки. Он трусил привычным маршрутом, кивал знакомым бегунам, то ускорял, то замедлял движение вспотевшего тела, а тем временем душа его не просто вспотела — душа была в мыле и металась между всеми этими дурацкими «очень сильное чувство!», «это сильней меня!», «ты должна меня понять!», «бывают в жизни минуты!»…