Юрий Поляков - Замыслил я побег…

Вернувшись тогда, в первый раз, от Веты, он долго сидел на кухне (якобы смотрел фильм), а сам думал о том, что все случившееся нужно прекратить сейчас же, обратить в какую-нибудь жестокую, обидную шутку: мол, просьба удовлетворена — и в добрый путь! При этом еще так улыбнуться, чтобы она обиделась, смертельно обиделась. В противном случае ничем хорошим это не кончится. Так говорил разум. Но тело, его подлое, вышколенное бегом и выдиетченное до юной стройности тело ныло и попрошайничало: «Ну еще один раз. Ну что тебе стоит! Я же еще ничего не почувствовало. Я хочу почувствовать, как ее руки научатся обнимать, губы — целовать, а тело — содрогаться от счастья! Ну что тебе стоит!»

«Хорошо, — согласился Башмаков с телом, — еще один раз. В крайнем случае — два…»

В субботу утром раздался телефонный звонок. Катя была в ванной — перестирывала гору белья, накопившегося за время неработоспособности «Вероники». Башмаков сидел на кухне. Все утро телефон звонил не переставая. Сначала он поговорил с матерью, интересовавшейся вестями от Дашки. Потом его долго терзала подъездная активистка по поводу домофонов:

— В конце концов, нужно провести тайное голосование. И пусть меньшинство подчинится большинству!

— Конечно, — согласился Олег Трудович, припоминая, что в истории как раз наоборот: большинство всегда подчинялось меньшинству.

Когда раздался очередной звонок, Башмаков, раздосадованный этой телефонной канителью, отозвался с раздражением:

— Алло!

— Это я, — сказала Вета взволнованно. — Ты можешь слушать?

— Могу.

— Я с папой улетаю на Кипр. На переговоры. Буду переводить. Вернусь в среду. Я страшно соскучилась.

— Я тоже.

— Пока!

— Пока…

— Это кто был? — спросила Катя, вдруг появляясь из ванной. На все предыдущие звонки она, между прочим, не обратила никакого внимания.

— С работы, — буркнул Башмаков.

До среды оставалось достаточно времени, чтобы пораздумать о том, как теперь вести себя с Ветой. После тяжелых и продолжительных размышлений Олег Трудович решил изобразить некую невольную вовлеченность зрелого мужчины в вихрь девичьего легкомыслия. Так бывает на какой-нибудь офисной вечеринке, когда лихая соплюшка секретарша поднимает из кресел пузатого чиновного мужчину и заставляет его вертеться-извиваться в неведомых и чуждых ему тинэйджерских телометаниях. И он из вежливости, а также из возрастной философичности не сопротивляется. В среду, едучи в банк, Олег Трудович вдруг подумал о том, что все теперь зависит от того, какие сегодня у Веты будут глаза. Вообще, в отношениях между мужчиной и женщиной очень важна эта первая послепостельная встреча, а главное — первое послепостельное выражение глаз. У падшей студентки Кати в глазах появилось ожидание, исчезнувшее после свадьбы. У несчастной Нины Андреевны — нежный просительный укор. (Боже, за что же ее так жизнь измызгала?) В черных глазах Веты, караулившей Башмакова возле контрольно-пропускных стаканов, пылал восторг любви — болезненно-яркий, как ночная электросварка.

— Я была у врача! — шепнула она и крепко сжала протянутую руку. — Мне уже можно!

— Поздравляю.

— Знаешь, что мне сейчас хочется больше всего?

— Что?

— Поцеловать тебя у всех на глазах!

— Попробуй!

— Когда-нибудь попробую…

С утра Башмакова вызвали в Научно-исследовательский институт истории рыночных реформ в России (НИИ ИРРР), расположенный в красивом отреставрированном особняке ХVIII века. Когда, разобравшись с неисправностью, он возвращал проглоченную карточку откормленному историку, тот возмущался: мол, никогда в этой стране не пойдут реформы, потому что даже импортную технику отладить не умеем. Да и вообще никаких реформ здесь нет и быть не может.

— Что же вы тогда изучаете?

— А-а… — махнул рукой историк, — знаете, как мы сами институт называем?

— Как?

— НИИ ИКРРР — Институт истории краха рыночных реформ в России… Но платят хорошо.

Возле метро Башмаков купил рубиновую орхидею в прозрачной коробочке и спрятал в кейс.

— Осторожно, не помните! Это серьезный цветок! — предупредила его цыганистая продавщица.

В банк он поспел к обеду.

— Нет, вы представляете, — возмущался, хлебая суп, Гена, — Малевича уже взяли в «Бета-банк»! Вице-президентом. Где справедливость?

— Боже мой, какая справедливость? — вздохнула Тамара Саидовна. — Ивана Павловича увольняют.

— За что?

— Юнаков сказал, что если Иван Павлович прослушивал вице-президента, то может и президента…