Юрий Поляков - Замыслил я побег…

— До 17-го года здесь была сельская церковь Зачатия праведной Анны в Завьялове. А в селе Завьялове жили триста человек. Теперь в нашем микрорайоне двадцать тысяч — и ни одного храма! Позор подлому богоборческому режиму! Долой шестую статью конституции!

— Позор! — кричали старушки. — Долой! Как раз в ту пору, когда окончательно развалился «Альдебаран» и Башмаков остался без работы, храм вдруг стали стремительно восстанавливать. Надстроили порушенную колокольню, воротили золотой купол с кружевным крестом, выбелили кирпичные узоры. И однажды поутру Олег Трудович пробудился от тугого колокольного звона, волнами прокатывавшегося сквозь бетонные коробки спального района.

— Открыли церковь-то, — зевнула Катя. — Окреститься, что ли?

— Тогда грешить нельзя будет, — Башмаков притянул к себе жену.

— То-то я смотрю, такой ты безгрешный!

Но крестилась Катя позже, после Вадима Семеновича. Зато когда в лицее на деньги Мишки Коровина устроили компьютерный класс, Вожжа вызвала из храма батюшку и тот благословительно брызнул кропилом на новенькие «Макинтоши»… «А если поверить в Бога и начать бегать по утрам? — подумал Башмаков и стал подниматься по ступенькам церкви Зачатия праведной Анны. — Заодно, кстати, спрошу у батюшки, почему „Игнатий“ значит „не родившийся“. Какая тут толковательная хитрость?..» Он уже было собрался зайти — конечно, не помолиться (Башмаков этого не умел), а просто так, постоять и попросить у Бога здоровья. Но тут из резко затормозившей «хонды» выгрузился мордатый, крепкозатылистый парень в куртке «пилот» и трижды с поклонами перекрестился на храм. Крестился он широко, величественно, художественно, и каждое новое крестное знамение было шире, величественнее и художественнее предыдущего, словно он участвовал в заочном конкурсе на самое величавое крестное знамение… Ночью Башмаков снова не мог уснуть. Он посидел перед аквариумом, послонялся по квартире и тихо, чтобы не разбудить Катю, разыскал на полке дареную Библию. Пошел на кухню, заварил чай и стал читать Евангелие от Матфея. Дойдя до слов: «…если свет, который в тебе, это тьма, то какова же в тебе сама тьма!» — Олег Трудович закрыл книгу и стал думать. О тьме.

Потом, улегшись рядом с женой, он вдруг почувствовал в себе эту тьму — бескрайнюю, теплую, тихо покачивающуюся, словно ночное море. Рядом сонно существовала иная, Катина тьма, никак и никогда по-настоящему не сливавшаяся с его, башмаковской, тьмой. В соседней комнате спала Дашка — еще одна, ими рожденная тьма… А на другом конце Москвы ссорились по пустякам мать и отец — две замучившие друг друга тьмы. И наконец, в заснеженном дачном поселке тосковала по родной, безвременно ушедшей, зарытой в землю тьме вдовая Зинаида Ивановна…

«Если тьма, которая в тебе, — это свет, то каков же в тебе сам свет?» — размышлял, засыпая, Олег Трудович.

Со следующего дня он начал бегать. И по утрам, пробегая мимо церкви, Олег Трудович уже не репетировал крестное знамение, не обещал сам себе в ближайшее время сходить в храм и, как говорится, воцерковиться, но со снисходительной иронией смотрел на спешащих к заутрени… Не-ет, Бог не в елейном чаду и не в золоченых подкупольных потемках, Бог — в знобком московском утре и в остром запахе свежего пота, смываемого звонкой хлорчатой водой.

«Если свет, который внутри тебя, это — тьма, то на хрена тебе свет?!» Но в храм он все-таки пошел…

Позвонила рыдающая Людмила Константиновна и сказала, что Труда Валентиновича с тяжелым инсультом увезли прямо из «Стрелки»… Третью образцовую типографию приватизировали еще в 92-м. Явился какой-то уркаган с мешком ваучеров и купил типографию на корню, вместе с мраморной доской, извещавшей о том, что в 18-м году в этом здании перед революционными печатниками выступал сам Ленин. Труд Валентинович был уже на пенсии, однако с разрешения знакомого начальства продолжал подрабатывать в родном коллективе. Новый хозяин закупил немецкое оборудование, разогнал стариков, набрал молодежь и стал выпускать цветные рекламные проспекты и каталоги.

— Такова жизнь, — философски заметил Башмаков-старший. — Сегодня ты есть, а завтра на твоем месте бабашка… Пенсии не хватало даже на еду, и отец устроился сторожем в гриль-бар, открывшийся по соседству в помещении книжного магазина. Работа нетрудная: прийти за час до закрытия питейного заведения, выпроводить засидевшихся гостей, принять у бармена ключи и заступить на пост. Но и деньги — смешные. Однажды Труд Валентинович прислушался к спору двух подвыпивших посетителей. Собственно, спор заключался в том, что один считал чемпионат в Италии неудачным, а второй — позорным…