Михаил Анчаров - Записки странствующего энтузиаста

- У них свои проблемы, — сказал он, отводя глаза куда-то в сторону.

И я увидел, как там, вдалеке, где помещался дачный поселок, в котором я когда-то жил у Кристаловны, и недалеко от дачи ее мужа, взорвался холм. «Неужели?» — подумал я и постарался тут же забыть об этом. Он заснул, как отрубился. Я на цыпочках пошел прочь. Ах ты Громобоев!

На стоянке такси я сел в машину. Шоферы что-то громко обсуждали.

Когда я проезжал мимо бывшего холма, таксист быстро поднял стекло и изолировался от окружающей среды.

В том месте, где был холм, зияла огромная яма, и суетились люди в противогазах. Из окрестных строений разлетались личные машины.

- Коллектор рвануло, — сказал таксист. — Год не чистили… Паразиты… Вонь до неба.

- Ну что твой Громобоев? — спросила меня по возвращении мать моего ребенка.

- Когда я рассказал Громобоеву о муже Кристаловны и попросил придумать, как с ним бороться, Громобоев ответил: «Ладно».

И я стал хохотать, прямо закатываться — так я веселился.

- Что ты все хохочешь? — спросила меня мать моего ребенка.

- Я начинаю бороться за мир своими средствами, — говорю. — Что я, рыжий?

- Ты не рыжий, — сказала она, — ты уже лысый. Это же смешно…

- Вот видишь? — говорю. — Вот видишь?.. Уже смешно.

Дорогой дядя!

…Когда мы еще жили на Буцефаловке, студенты автомобильного института купили в складчину трофейный автомобиль лохматого года выпуска. И стали гонять по Москве. На обратном пути машина остановилась, и ее пригнали на руках.

Стали разбираться. Ничего не нашли. Тогда во двор пришли надменные профессора с автомобильных кафедр. И, намекая на зачеты, — позор! — полезли в потроха. И тоже ничего не нашли. Все притихли.

Тогда возвращавшийся с работы шофер Шохин постучал где-то сильно укороченным ногтем и сказал:

- Бензина нет.

Вот когда Буцефаловка хохотала.

То есть дело не в том, что стрелка не сработала и показывала, будто бензин есть, а в том, что люди живут под наркозом или гипнозом сложных результатов, а от простых причин — бегут, себя не помня.

Дорогой дядя, извини, что долго не писал, но произошло невероятное.

Когда моему сыночку настало семь месяцев, и он отказался пить материнское молоко, и потребовал щей из свежей капустки — отказался от титьки, как отрубил, и мать его плакала, что она ему больше не нужна, и пусть ест что хочет, то на следующее утро увидели, что он стоит в кроватке без штанов и держится за перекладину.

Тогда я сказал: «Исполняются танцы северных народов» — и стал языком подражать загадочному инструменту, который у всех земных народов называется по-разному, а звук издает один: бурдым, бурдым, бурдым. И значит, когда-то вся планета издавала в задумчивости этот звук и лишь потом услышала отдельные музыкальные голоса.

И под этот «бурдым-бурдым» сыночек заулыбался, и стал топать голыми ножками, и трясти голой попкой, и изо рта у него свисала кожура от соленого огурца, который он где-то добыл.

И жена сказала: он скоро будет ходить, надо покупать манеж, деревянный. Поставим посреди комнаты.

И далее она стала ходить по магазинам, и смотреть, и расспрашивать, но манежи попадались плохие, а она уже слыхала о хорошем.

- Чего ты все ходишь? — говорю. — Есть же телефон. Звони. Наводи какие-нибудь справки. Она стала названивать: скажите, у вас есть и так далее — и однажды ей ответили:

- Есть!

Это было в половине девятого вечера, за полчаса до закрытия магазина.

- Спроси — много? До завтра хватит?! — крикнул я. Ей сказали, что если прийти рано утром, то да, хватит.

- Давай деньги, — говорю. — Деньги давай.

- Вот это размах, — сказала она. — Я думала, тебя от дивана не оторвать.

А так оно и было. Целый год я не вставал с дивана, чтобы не прерывать работы, писал тебе, дорогой дядя. Такая пошла полоса. Мне тогда казалось, что то, что я пишу, срочно понадобится взволнованному человечеству. Неважно. Я так думал. А тут сорвался с места и помчался вниз на лифте, и выскочил на улицу, и схватил таксиста, который катился в парк:

- Старик, сын у меня, мне пятьдесят девять лет, в магазин привезли манежи, до закрытия полчаса, это мой первый сын.

- Едем, — сказал таксист.

И стал не таксист, а танкист, и не уехал в парк, а успели за 15 минут до закрытия. Танкист отстранил меня властной рукой и пошел впереди. С продавщицами он держался надменно и дырявил жестким пальцем оберточную бумагу на уложенных в стопку пакетах с манежами.

На крикливые возражения продавщиц отвечал: