Юрий Азаров - Паразитарий

— Какой же смысл становиться антипаразитариями?

— Это всеобщий закон вездесущего оборотничества. Чтобы взять власть, надо стать «антиками». Надо сказать, что все, что было до тебя, никуда не годится, разве что на свалку. Вот поэтому и стали они антиками. А когда схватили власть и нажрались досыта, и все определили своих «хозяев», то вернулись к старому термину.

— Но они страну стали называть не просто Паразитарием, а любвеобильным Паразитарием иксодового типа.

— Думаю, что все эти прибавки в недалеком будущем отпадут за ненадобностью прикрывать истинный смысл всякими украшательскими изощрениями и увертками. Откройте, пожалуйста, форточку. Я, кажется, начинаю потеть, ощущаю, как целлофан отстает от тела… — я открыл форточку и с ужасом посмотрел на Зверева. Он кривовато улыбнулся и добавил. — Ничего страшного. Молите Бога, чтобы вам сделали частичную эксдермацию. И обязательно добейтесь, чтобы пластик был телесного цвета. Я сказал, что мне все равно, и меня обернули в полиэтилен цвета морской волны. Это выглядит настолько уродливо, что я не снимаю рубашку даже тогда, когда один в доме.

— И чем вы теперь занимаетесь? — спросил я. — Своим ДД?

— ДД уничтожили решением трех депутатских комиссий и двух паразитарных парламентов. О ДД запрещено всякое упоминание, иначе снова эксдермация. Поэтому я занялся денационализацией личности.

— Что это значит?

— О, это решающая проблема всех тысячелетий. Она впервые была поднята в древнем мире, когда была сделана попытка создать новую национальность. И создали. Эта национальность называлась «римлянин». Человек любой прежней национальности, еврей или грек, парфянин или перс, германец или кельт, получивший римское гражданство, становился римлянином. Национальность, то есть римское гражданство, можно было купить за деньги, получить по наследству или в подарок. Все стремились приобрести это новое гражданство, поскольку оно давало много прав и привилегий. Римлянина запрещалось бить палками или пороть ремнями, сажать в тюрьму без суда. Римлянин мог быть избран в любой правительственный орган правления, мог жить в любой части города, иметь рабов, дачи, сбережения.

Зверев, наверное, еще многое бы мне рассказал, если бы не Прахов. Да охранник отворил дверь и стал втаскивать сначала брюхо Прахова, а затем и владельца живота. Прахов-младший был пьян. Он развязно орал:

— Как они смели?! Я депутат. У меня мандат! Я еще доберусь до вас. А, батенька, старый знакомый! Чего у тебя в сумке? Ничего нет? А зря!

— За что они тебя? — спросил я.

— Я случайно. Случайно встретились мы в зале ресторана, — Прахов запел, а потом стал икать, затем его стошнило, и мы стали барабанить в дверь, чтобы Прахова перевели в другую камеру.

Охранник пришел, наорал на нас, да и нам вскоре стало жалко Прахова. Он плакал, бил себя в грудь, говорил, что загубил свою жизнь и жизнь любимой дочери, которая выскочила замуж за какого-то проходимца, некоего Феликса Скабена, молодые продали два драгоценных украшения и сбежали на Гавайские острова, где Феликс на третий день бросил молодую жену, а на четвертый дочь вернулась домой с первым авиалайнером…

Прахов еще что-то молол несусветное, а я, воспользовавшись паузой, спросил:

— Ну а Шубкин как?

— Шубкин? — Прахов расхохотался. — Шубкин параличом разбит. Говорит только правой губой, то есть правой стороной рта — потеха!

— Ну а отец? — спросил я. — Как он позволил тебя схватить?

— За это и люблю отца, что позволил. Для него все равны.

— Я слышал, вы окончательно разошлись?

— Почему разошлись? Отец — всегда отец. Я люблю его, и он меня любит, но убеждения у нас разные, к сожалению.

— А что это у него за блажь такая — помогать новой партии фиолетовых?

— Это не блажь. Это ориентация на молодые экстремистские силы. Они пойдут за ним куда угодно.

— А то, что его стали величать Ильичом Третьим, это как надо понимать? — спросил Зверев. — Монархия — мать порядка?

— Как хотите, так и понимайте, вы лучше скажите, где достать хотя бы на один шкалик!

Прахов расхохотался, и от него пахнуло гниющим перегаром: мы едва не лишились сознания. Очнувшись от полуобморочного состояния, Зверев сказал, обращаясь к Прахову:

— Не завидую тем, кто будет вас эксдермировать.

— Это почему же? — насторожился сын великого президента.

— Очень трудно отделяется кожа от жировой прослойки…

Это была бестактность, и я ее не одобрил. Сказал: