Юрий Азаров - Печора

— А знаете, что я видела, когда вы меня гримировали? — спросила она меня, когда мы вышли с нею однажды из клуба, где шла районная конференция…

— Потом расскажешь, — сказал я, увлекая ее за собой: пришел один из последних автобусов. На автобус мы не успели. Пошли пешком.

— А знаете, что я увидела, когда вы меня гримировали? — снова возобновила свой разговор Света.

Я торопился. Мы должны были пройти в пределах полутора километров, чтобы сесть на другой автобус.

Света догнала меня и еще раз сказала:

— А знаете…

Едва она сказала эти слова, как выскочивший из-за угла мужчина схватил меня за pyjcy. Другой, такой же подозрительный, выхватил нож, я хорошо увидел лезвие ножа. Я увернулся, но рука с ножом опустилась, и вместе с треском моего пальто я ощутил резкую боль в плече. Может быть, от боли, а может быть, от ярости, какая нахлынула на меня, я воспользовался секундой, когда рука с ножом внизу была, и что есть силы двинул в физиономию нападающего, затем, не глядя в сторону того, кто отлетел от меня, я ногой ударил мужчину с ножом… Человек упал, выбросив руку с ножом. Я прыгнул на руку и, нагнувшись, перехватил отлетевший в сторону нож.

И, схватив за руку Свету, помчался что есть силы вдоль улицы.

Я чувствовал: нас догоняли. Я резко остановился и сильно толкнул преследователя в сугроб. Не оглядываясь, мы снова побежали. До остановки оставалось около километра. Света поскользнулась и упала. Она подвернула ногу и ушибла колено.

В автобусе мы сели на последние места. У меня ныло плечо. Я чувствовал, что-то горячее ползет по телу. A в рукаве моем был нож. Я не удержался и показал Светлане этот тесак.

— В хозяйстве сгодится, — сказал я не без бравады.

Света посмотрела па меня широко раскрытыми глазами.

На следующей день Светы в классе не было.

— Что так? — спросил я у дежурного.

— Заболела, — был ответ.

— Что с ней? — спросил я, не глядя в класс.

— А ерунда, ножку подвернула. В перерыве ко мне подошла Оля.

— Что это у вас с рукой? — спросила она.

Я прижимал руку в локте: боль резко отдавалась в плече. Рана была небольшой, но глубокой. Мне в поликлинике предложили даже бюллетень, но я отказался.

— Фурункул, — сказал я шепотом. И по тому, как Оля спокойно кивнула головой, я понял, что она ни о чем не знает.

— В тот же день вечером я отправился к Свете. Открыла дверь женщина: Сказала, чтобы я раздевался, и ушла прочь.

Моё суконное пальтишко на очень красивой вешалке выглядело сиротливо. Рядом висела длинная, шинель с красным кантом, на красной подкладке. Настоящая генеральская шинель. Сукно шинели было ворсистым и мягким, хотя снаружи казалось жестким. У шинели точно была и своя физиономия, и эта физиономия ласково булькала: «Что же это ты свое, тряпье суешь мне под нос?» Рядом с шинелью висело улыбающееся, коричневое в рубчик, легенькое зимненькое пальтецо Светланы. Стоячий воротничок подбадривающе и пушисто кивал: «Не робей, проходи…» А я и прошел было, да вдруг увидел прожженное еще в студенческие времена пятно, точнее дырку, а еще точнее — заплату, и тут же перевернул пальто другой стороной, но и здесь оно было хоть заштопано аккуратно, а от ножевой раны все равно след был.

Меня встретила Света.

Она была бледна.

— Как плечо? — тихо спросила она.

— Ничего. Все в порядке, ответил я.

Вошел отец. Он пожал мне руку. Переспросил, как меня зовут. Похвалил меня за большую и интересную работу, какую я веду в школе. Так и сказал — большую и интересную работу. Потом пришла мама Светланы.

— Света с таким увлечением работает над литературой, — сказала она. — А эти спектакли!. Она прямо-таки ожила.

Я разговаривал с мамой. А Света испытывающе рассматривала меня. И весь я был в этом доме пришедшим бог весть откуда, чужим, посторонним. Я утопал в мягких ворсистых креслах. Держал в руках чашку, пил чай, и все же мучительно думалось мне о том, что мне надо отсюда быстрее уходить. И я бы ушел, если бы мои глаза не наткнулись на золотистые корешки книг на стеллажах. Я взял в руки книгу, которая лежала на самом верху. Прочел: «В. Н. Татищев. История Российская». Другая книга меня совсем поразила. Она рассказывала о жизни Морозовой и ее двоюродной сестры Евдокии.

Я раскрыл книги. Вверху стоял штамп «Из книг С.Б. Тарабрина».

Я промолчал.

— Можно вам один вопрос задать? — спросила Света, и в глазах ее потемнело. — У вас есть в жизни цель?

— Что? — переспросил я.

— Цель. Ну, вы знаете, для чего вы живете? Вы верите в то, чему нас учите? У нас в классе спор недавно был. Одни стали говорить, что вы как все, что вы призываете к честности, потому что так надо.